Онлайн книга «Высокое погружение»
|
– Пробовал, а как же… Только… – Что «только»? – У меня нехарактерный голос, – неохотно признался Денис. – Не попадает в каноны. – Слишком высокий? Фальцет, контратенор? – Нет-нет, более низкий. У меня мастер по вокалу определил диапазон А3-А5. – Так это же очень хороший показатель! Настоящий тенор-баритон. И что? – А то, что вместо баритона по факту я выдаю меццо-сопрано в том же диапазоне, – невесело усмехнулся Денис. – И это никому не нравится – ни мне, ни слушателям. – Хорошо, Тилляев, – произнесла Людмила, добавив теплоты в голос и изобразив полными губами доброжелательную улыбку. – Как бы там ни было с вокалом, думаю, вы подойдёте. Хотя, конечно, нам со Светланой Викторовной надо кое-что обсудить. – Я понимаю, – чуть наклонил голову Денис. – Спасибо, что приняли меня. С этими словами Тилляев повернулся и вышел из кабинета. Женщины молча посмотрели ему вслед. – Самоуверенный, – произнесла помрежа. – Мы его ещё не приняли. – Согласна, – подтвердила актриса. – Но он не глуп. Думаю, он отлично понял, в какой момент надо вставить эту двусмысленность. – Но это хорошо или плохо? – Что именно? – Что он сообразительный. Я бы предпочла иметь дело с более простоватой молодёжью. – Вы это серьёзно? – сухо спросила Светлана. – Вполне. Мы не знаем, какого рода «воспитание» он получил в том театре. Вдруг его что-то здесь не устроит? – Людмила Ивановна, при таких обстоятельствах он не станет гнуть свою линию… Даже если она у него есть. Ведь он – беженец по сути. Будь я на его месте, я бы прогнулась под многое. Куда ему ещё податься? Даже с рекомендациями Ласкевича? Москва его сожрёт, а у нас он, глядишь, человеком станет. – Вполне возможно… Но у меня к вам просьба. Понаблюдайте. Если вдруг он будет плохо прогибаться или – хуже того – гнуть свою линию… – То мне придётся ненавязчиво помочь ему стать немного гибче, – понимающе кивнула Светлана. – Конечно. Да, и вот ещё что. Ему ведь девятнадцать. Если мы слишком быстро протолкнём для него гражданство, в мальчишку тут же вцепится военкомат. – Это верно. – Он не годится для армии. И не нужен ей. Даже в военном оркестре. У Светланы перед глазами встала фигура Дениса, когда он, развернувшись, покидал кабинет. Стройный, подтянутый… Но «статным» его не назвать. Узковатые плечи, слишком тонкая талия. Бёдра чуть широковаты, пожалуй. А какие руки!.. Изящный юноша. Не для армии природа таким его создала. И делать мальчишке там нечего. Сломают его солдафоны. – А наш администратор… – начала Светлана. – На Москвина вся надежда, – закончила Людмила. – Если Семёныч подаст все документы куда надо, то ему будет абсолютно поровну, что потом случится. Нужно проконтролировать эту ситуацию и объяснить ему, что тут особый случай. – Мы ещё не знаем, что у Тилляева по состоянию. Может, он хроник какой-нибудь… – Давайте исходить из того, что у него железное здоровье, – произнесла Людмила. – О таких вещах надо думать задолго до того, как ему бросят в ящик повестку, и всем нам придётся бегать с высунутыми языками. – Раз мы заговорили об этом, то вопрос – брать или не брать парня в труппу – уже можно считать решённым? – А это зависит от того, что вы увидите на этой кассете. Но мне он нравится. «Мне тоже», – подумала Света, вспоминая удивительный взмах длинных ресниц. * * * Между тем тот, чью судьбу сейчас решали помощник режиссёра и ведущая актриса, добрался до переговорного пункта и набрал номер города, который совсем недавно превратился в зарубежный. Начал считать длинные гудки. «Только бы папаша или брат не подошли к телефону», – подумал он. – Холо, – произнёс молодой девичий голос в трубку. – Гюльнара, привет! – сказал Денис. – Как дела у вас? Здоровы ли родители? – Все хорошо, слава аллаху! «Не иначе, кто-то из родственников рядом», – расстроился Денис. – Сестра может трубку взять? Но только так, чтобы моё имя не прозвучало. Понимаешь, да? – Иншалла, Айгуль! – произнесла сообразительная девочка. На несколько секунд на линии повисла тишина, затем послышалось осторожное: – Я слушаю. У Дениса бешено застучало сердце. – Зульфия, привет! – Привет! Наконец-то! Я уж места себе не нахожу. Как ты там? – Кажется, дело идёт на лад. Сегодня был на собеседовании, думаю, процентов девяносто за то, что меня возьмут. – Было бы славно… – Конечно. Всё идет по плану. Надеюсь, скоро получится снять жильё, и ты сможешь ко мне приехать. Придумаем что-нибудь. – Ох, поскорее бы… Я скучаю, Денис, очень! – Я тоже. – Тут с каждым днём просто даже дышать становится всё труднее. Я уже в обычном платье боюсь на улицу выйти. Или в юбке. Даже длинной, до колен. Обязательно кто-нибудь в спину гадость прошипит. Отец сроду в мечеть не ходил, сейчас всех по утрам на намаз поднимает. Маму заставляет только в платке чёрном на улице появляться. Но это теперь почти все женщины и так носят. В общем, ужас, ужас. – Действительно. Я обязательно тебя вытащу, верь мне. Здесь хорошо. В России теперь настоящая свобода. Никто не заставит носить то, что ты не хочешь. В театрах можно ставить всё что угодно – ни с кем не надо репертуар согласовывать… Одно плохо – денег ни у кого нет, и цены каждый день растут… – Ну так и здесь то же самое, только ещё и работы нет никакой. – Ничего, главное, что ты у меня есть. Скоро увидимся. Потерпи, солнышко. Я тебя люблю! – Я тоже тебя люблю, – тихо, чтобы не услышали родные, произнесла Зульфия. * * * Света набросила на голое тело короткий шёлковый халат лилового цвета, зажгла неяркий светильник с оранжевым абажуром, после чего неспешно расположилась на диване, вытянув длинные, гладкие ноги. Убедилась, что бутылочка красного вина с бокалом и пачка «вог» с пепельницей находятся в зоне доступа, затем направила пульт видеодвойки на аппарат, стоящий на тумбочке, и нажала кнопку «плей». С характерным звуком механизм вытянул ленту из загруженной кассеты, и на экране телевизора заметались плавающие вверх-вниз горизонтальные полосы. Светлана радовалась, что у неё на этот свободный от выступлений вечер появилось важное задание – есть чем занять голову. С одной стороны, ей нравилось чувство комфорта, которое невозможно ощутить, если ты живёшь не одна. С другой – подобные вечера чем дальше, тем чаще навевали ненужную хандру, напоминая, что ей, Севостьяновой, уже тридцать восемь, и обратного отсчёта не предвидится, несмотря на йогу, массаж и прочие ухищрения, позволяющие окружающим верить, что актриса навсегда остановила свое время незадолго до цифры «30». |