Онлайн книга «Мой любимый негодяй»
|
И лишь Сесиль принц совершенно не интересовал. Ее большие глаза искали только Тристана. – Я прочла, что именно вы автор «Поэтических россыпей»! Какой сюрприз! – Могу себе представить. В белом с золотом вечернем платье девушка походила на блестящий дублон. Время от времени она изящно накалывала на вилку кусочек оленины. Ее тетя подозрительно увлеклась беседой со своим партнером по столу; решила дать влюбленным пташкам возможность поговорить тет-а-тет? – Не припомню, чтобы вы писали стихи, когда проводили лето в Уиклифф-холле, – как бы невзначай продолжила Сесиль. А она вообще-то его в то время замечала? В последние каникулы Тристана ей было не больше двенадцати – нескладная девчонка с косичками. – Писатели часто творят по ночам, – рассеянно ответил он. Тристан наконец разглядел, что Люси сидит между Закари, наследником Гринфилда, и лордом Мелвином, который прослыл изгоем в палате лордов вследствие своей открытой поддержки суфражисток. Мелвин, ровесник Люси, пока что не был женат. Наверняка они начнут флиртовать под предлогом политической дискуссии или чего-то подобного. Тристан почувствовал внезапную боль в правой руке и только теперь сообразил, что сжимает вилку так сильно, словно решил ее сломать. Несколько шокированный своей необъяснимой рассеянностью, Тристан оставил в покое вилку и заставил себя вновь посмотреть на Сесиль: – А у вас есть сейчас какое-нибудь увлечение для души, Сеси? Девушка покраснела оттого, что ее назвали детским именем, и кокетливо взглянула на Тристана поверх бокала: – Боюсь, вы сочтете меня нескромной, если я расскажу. «Милая, да тебе в жизни не сделать ничего такого, что я счел бы нескромным», – хотелось сказать Тристану. Он изобразил улыбку, похожую на волчий оскал: – Смелее. Она подалась чуть ближе: – Я тоже пробую свои силы в поэзии. Тристан с наигранным испугом ахнул: – Вы повергли меня в шок! Сесиль не без изящества хихикнула. – Не откажетесь прочесть мне что-нибудь во время концерта? Она сделала большие глаза: – О нет, нет! Может быть, в другой раз. Я выберу стихотворение, которое мне вспомнилось, когда вы вошли в зал с кошкой леди Хэмпшир в руках. – Да что вы говорите! – Да. Понимаете, я написала о кошке. Вернее, о котенке. Сесиль наклонилась еще ближе, обволакивая его теплым ароматом розового масла. Деваться некуда. Придется выслушать ее творение. – О котенке? Вы окажете мне честь зачитать его? – О нет, я не могу… – Вы не помните стихотворение наизусть? – Помню. Это поэма, не очень длинная. – Короткая поэма – большая редкость. И я хочу услышать ее немедленно. – Но я не могу. Не здесь, не за столом… Он покачал головой: – Вы и наполовину не такая нескромная, какой пытаетесь притвориться. И вы меня разочаровали. Девушка прикусила нижнюю губу: – Ну, если вы настаиваете… Я прочту. – Ее щеки раскраснелись. Сесиль понизила голос до шепота и начала: Чу! Кто же это там кричит, Зовет, тоскует, плачет? То кошечка одна в ночи, И ей темно и страшно. Сестер и братьев нет давно, И холодна постель. Хозяин, посланный судьбой! Я жду тебя! Скорей! Пришел хозяин молодой, Погладил, чтобы страх прогнать. Свернувшись под его рукой, Мурлычет кошечка опять. Тристан внимательно изучил запрокинутое лицо девушки. Идеально бесхитростный взгляд. Он слегка прищурился: – Образ реальный или метафорический? Сесиль захлопала глазами: – Простите… Я не понимаю… – В поэме говорится о настоящем котенке? – Разумеется! Я обожаю кошек. А искусство обращаться с метафорами охотно уступлю джентльменам. Хотя я помню, как вам нравились кошки моей тети в Уиклифф-холле, и возможно, вы не сочтете их недостойными нескольких строф. – Ну конечно, они достойны. «Особенно одна, очень хитрая кошка», – мрачно подумал Тристан. Сесиль просияла, приняв его согласие как комплимент. Правила этикета, а также пресловутая удавка на шее требовали, чтобы Тристан сделал настоящий комплимент непреднамеренно вульгарной и безобразной поэме. Комплимент не циничный и не высокомерный. Он не сразу мог подобрать слова и наконец сказал: – Ритм хороший. Сесиль изобразила умеренную радость: – Ритм – это важно? – Некоторые считают, что ритм – это все. – А что думаете вы? – Она наклонила голову к плечу. Что ты слишком умело разыгрываешь из себя соблазнительницу. Мужчина, сделанный из менее порочного теста, чем Тристан, мог бы под восторженным взглядом этих голубых девичьих глаз вообразить себя настоящим Геркулесом. – Я всегда придерживался мнения: не так важно, что говорить, намного важнее – как говорить. И потому для достижения удовлетворительного результата я высказался бы в пользу четкого размеренного ритма. – О-о-о, – выдохнула она. На щеках вспыхнул лихорадочный румянец. А она почувствовала непристойность – хотя понять детали не сумела. Тристан поднес к губам бокал и всмотрелся в ангельские черты девушки, представляя жизнь, в которой Сесиль была бы его женой. Она будет ожидать от мужа того, что ожидают все жены: красивых детей, модную одежду, к которой привыкла, комплименты. Сесиль не отличалась утонченностью, зато выглядела пластичной как масло – ведь ее воспитали такой, чтобы доставлять удовольствие мужу. Разумеется, втайне она может быть более сложной, однако Тристану никогда не узнать ее подлинных мыслей – конечно, если не задаться целью их выяснить; и она смирится, если он продолжит свои исследования где-то в другом месте. Их брак с Сесиль будет традиционным. Через неделю он ужасно заскучает, потом сделает несчастной ее. Заботиться о беспомощных созданиях, да и о созданиях в меру самостоятельных, – это не для него. Даже если бы они с Сесиль идеально дополняли друг друга, сам факт того, что невесту выбрал Рочестер, сделает ее последней, кого Тристан видел в роли будущей жены. Сесиль заерзала на стуле, и он понял, что слишком пристально смотрит на девушку. А до конца вечера еще ох как далеко… Банкет у герцога получился выше всех похвал. В Клермонте придерживались уникального сочетания французской и деревенской кухни; в столь вкусной пище Люси отказывала себе много лет: идеально круглые золотистые пироги, отборные нежные куски дичи и рыбы, сдобренные специями соусы, тарелки разноцветных овощей. Вполне широкий выбор блюд, чтобы отвлечься от того, что едва не случилось в конюшне у Монтгомери несколько часов назад. Ну вот опять!.. А ведь дала себе слово не думать о конюшне, о мягких локонах между своих обнаженных пальцев, о крепком мужском теле. |