Книга Становясь Милой, страница 20 – Эстель Маскейм

Наконец уголки губ тети немного приподнимаются.

– Ладно, поезжай. Но лишь потому, что ты с нами закиснешь. Только прошу, веди себя хорошо, будь осторожна и не опаздывай.

– Буду паинькой и не опоздаю! – Я выскальзываю на веранду. – Привет, Попай! Я гулять.

– С тем мальчиком из церкви? – Дедушка обхватывает ладонями кружку и сжимает губы в тонкую полоску. – С Блейком Эйвери?

– Откуда ты знаешь?

– Эх, Мила, – мягко говорит он, затем устремляет взгляд за бескрайние поля. – Твоя бабушка красила губы такой помадой только для свиданий со мной.

При воспоминании о бабушке, которую я так мало знала, в груди образуется тугой ком. Ее уже довольно давно нет в живых, однако, очевидно, Попай все еще часто думает о своей любимой супруге, с которой прожил столько лет, и скучает по ней.

– Доброй ночи, Попай, – бормочу я, сжимаю его ладонь и целую в щеку.

Блейк ждет меня уже минут пять, поэтому сбегаю с крыльца и спешу к воротам. Когда они отворяются, передо мной предстает пикап, черная краска сияет в золотистых лучах заходящего солнца. Блейк опускает окно со стороны пассажирского сиденья и подается к нему.

– Заныривай, Голливуд, нужно поторапливаться!

Я распахиваю дверцу и карабкаюсь внутрь, с раздражением отмечая, как колотится сердце – определенно от спешки, и уж точно не от нервов.

– Привет, – бросаю непринужденно, стараясь не показывать волнения, и пристегиваюсь. В конце концов, именно этот парень запустил цепочку событий, из-за которых я чуть не разрыдалась на автопикнике, так что у меня есть вполне резонные основания переживать из-за сегодняшнего вечера. Тем не менее ему об этом знать необязательно.

– Здорово, – отвечает Блейк. Его взгляд карих глаз пробегается по мне, и я жду комплимента, однако он воздерживается. – Готова к лучшему вечеру в своей жизни?

– Весьма самоуверенное заявление. Куда поедем?

Блейк заводит мотор, его пальцы пробегают по электронной панели. Бросив на меня лукавый взгляд и очаровательно улыбнувшись, он включает музыку со словами:

– Голубушка, нас ждет хонки-тонк!

Я отвечаю каменным выражением лица – какого черта он только что сказал? По ушам бьет кантри-рок, к тому же Блейк произнес фразу с утрированным южным говором, отчего она прозвучала как бессмысленный набор звуков. Заметив отсутствие у меня реакции, Блейк убавляет громкость.

– Ты нанесешь мне личное оскорбление, если откроешь рот и заявишь, будто не знаешь о хонки-тонк.

Мои щеки не то что розовеют, а буквально пунцовеют.

– Что такое хонки-тонк?

– Е-е-е-мое! – с преувеличенным драматизмом стонет Блейк и даже раздосадованно ударяет по рулю для пущей убедительности. – В тебе, очевидно, нет ни капли горячей южной крови. Ведь ты здесь родилась! В Нэшвилле! В официальной столице кантри! На родине хонки-тонк! И при этом ничего о них не знаешь?!

– Так ты объяснишь или как?

Он разочарованно качает головой.

– Все просто – это заведения, где вживую исполняют кантри.

– И почему я не удивлена? – закатываю глаза я. В машине Блейка всегда играет кантри – кантри-поп, акустическое кантри, а теперь вот кантри-рок. Этот парень – ходячий стереотип теннессийского подростка.

– Я свожу тебя в свое любимое местечко, – продолжает Блейк. – «Хонки-тонк централ» на Нижнем Бродвее. У них также отлично кормят. И даже не смей… – Он кидает на меня предостерегающий взгляд и сжимает губы. – Даже не смей говорить, что никогда не слышала о «мясе с тремя гарнирами».

– Эй! – Я выставляю перед собой ладони. – Конечно, слышала! Это комплексный обед с мясом и тремя гарнирами на выбор.

Блейк проводит рукой по волосам и удовлетворенно улыбается.

– Значит, ты не совсем безнадежна.

Выезжаем на автостраду, ведущую за пределы Фэрвью. Большую часть пути компанию нам составляет музыка, Блейк постоянно крутит громкость с разрывающей барабанные перепонки до «хотя бы можно расслышать, когда кто-то говорит». Он рассказывает мне о хонки-тонк, при этом я подавляю смешок каждый раз, когда он произносит это слово, затем мы болтаем о Нэшвилле. В общем, беседа довольно спокойная. И безопасная, поскольку не касается личных тем – он не упоминает моего отца, а я и подавно не заговариваю о его маме. Таким образом, все полчаса пути мы треплемся о пустяках. Наконец паркуемся в центре Нэшвилла.

– Погоди, – останавливает меня Блейк, когда я отстегиваю ремень и тянусь к ручке дверцы. Замираю и вопросительно приподнимаю бровь. – Учти, мы не в Голливуде, не надо ждать ничего гламурного.

Я сжимаю губы в тонкую полоску.

– Зачем ты оправдываешься?

Блейк отвечает не сразу. Он пристально вглядывается в мое лицо, пытаясь что-то прочитать на нем, затем передергивает плечами.

– Да нет, не оправдываюсь. Просто, полагаю, ты привыкла к гораздо более… высококлассным заведениям, чем то, в которое мы идем.

– Это не значит, что оно мне не понравится.

Неужели он считает меня какой-то избалованной фифой? Ну да, я выросла в гораздо лучших условиях, чем большинство детей, но мама прививала мне скромность. С раннего детства мне внушали, что мы счастливчики и необходимо ценить возможности, которые у нас есть. Плюс мама всегда была чертовски бережливой. В то время как папа с легкостью транжирит деньги на очередную машину, мама ходит с одной и той же сумочкой, которую папа подарил ей на день рождения шесть лет назад, пусть даже на ней уже затерлись швы. Мне всегда выдавали ограниченную сумму карманных денег – если уж потратилась сразу, то ничего не попишешь, жди начала следующего месяца. Правда, если мне прямо сильно приспичит что-то купить, то достаточно похлопать глазками, и папа не откажет. Но я никогда не пользуюсь этой лазейкой. В отношении финансов я больше похожа на маму.

Именно поэтому предположение Блейка так меня задевает – слишком предвзятое.

– Хорошо, – выдыхает он и выбирается из машины. Я следую за ним.

Солнце полностью спряталось за горизонтом, пока мы ехали, теперь улицы Нэшвилла накрыты сводом темно-синего неба с проблесками розовых лучей. Однако все еще душно и ужасно шумно: гудят машины, визжат тормоза, отовсюду разносятся голоса и какофония музыки. Носа касается запах жареного мяса, и рот моментально наполняется слюной.

Задираю голову и разглядываю многоэтажки, сменившие бескрайние поля и пустоту. Может, я и родилась в Фэрвью, тем не менее меня всегда больше привлекала жизнь в мегаполисе. Мне нравятся шум и гам, поток незнакомых лиц, нескончаемые возможности, куда ни глянь. У себя дома мы с друзьями часто выходим гулять без четкого плана, готовые ко всяким приключениям, которые припас для нас Лос-Анджелес. Именно поэтому город такой захватывающий – никогда не знаешь, куда он тебя заведет.

Уже года два я не была в Нэшвилле, и пусть в сравнении с Лос-Анджелесом он представляет из себя совершенно другой мир, в нем все же чувствуется нечто родное. В моем паспорте в графе «место рождения» значится Нэшвилл, так что по факту я тоже дитя Теннесси.