Онлайн книга «О женщинах и соли»
|
Но была и другая причина, из-за которой Кармен чувствовала себя особенно восприимчивой: она не могла выкинуть из головы этот звук, это гортанное рычание; не могла выкинуть из головы вид крови. Она ловила себя на том, что теряет нить разговоров и все время поглядывает в окно гостиной, пока не замолчит ее собеседник. Тогда она снова поворачивалась к этому человеку — тете, кузену, жене кузена: Так о чем мы говорили? Но потом муж Розалинды, Пепе, извлек из заднего кармана фляжку и плеснул ее содержимое в стакан для воды. Кармен видела, как он это сделал. Она не сервировала стол винными бокалами и хайболами. Она сервировала стол только стаканами для воды. Как бы невзначай Кармен подошла к Пепе и демонстративно уставилась на стакан в его руке. — Ты помолодела, Кармен, — сказал он и оперся рукой о столик из красного дерева. — Стала почти как Джанетт. — Он отхлебнул из стакана. — А я все старею и старею. Я ведь со своей Ванессой никогда особо не нянчился. Наверное, это продлевает молодость. А когда с ними не нянчишься, это же такой стресс. Но лучше не нянчиться, решительно лучше. Как по сигналу появилась стройная, подтянутая дочь Пепе, выхватила стакан из рук отца и тоже сделала глоток. — Я все слышала, — сказала она. — Но, papi [40], — Ванесса улыбнулась Кармен. На стекле остался темно-красный ободок от помады, — всем известно, что такой няньки, как ты, в целом мире не сыщешь. Tia [41], пойдем. — Она взяла Кармен за руку и повела за собой, как ребенка. На кухне Ванесса вылила алкоголь в раковину, и он темно-коричневой кровью потек циркулировать по сточным трубам. Ванесса начала что-то спрашивать у нее про Джанетт, но Кармен протиснулась мимо нее. Ей нельзя было сводить с дочери глаз. Но ее дочь была увлечена разговором со своей двоюродной бабушкой Мерседес и братом Ванессы Томасом, который пытался удержать на руках шипящую Линду, в то время как глаза кошки в страхе метались от одного лица к другому. — Ей не нравится, когда ее держат, — сказала Томасу тетя Мерси. Линда начала отчаянно царапаться. — Черт! — вскрикнул Томас. Он выпустил кошку, и та ринулась в коридор. — Ой. — Джанетт отставила свою тарелку с хумусом на стул и осмотрела царапины, вздувающиеся на руках Томаса. — Я принесу тебе бинт. — Не надо! — вмешалась Кармен, перекрикивая шум. — Я сама принесу! * * * В ванной Кармен закрыла глаза. Визуализировала образ жизнерадостной, приветливой хозяйки, которой хотела предстать перед своей семьей. «Марта Стюарт, — сказала она себе. — Ница Вильяполь» [42]. Кармен открыла глаза. Она выползла из ванной с флаконом медицинского спирта в одной руке и рулоном бинтов в другой. Посреди гостиной стоял Марио с букетом гвоздик из универмага. Он был одет в черные брюки и плотный лонгслив, слишком теплый для ноябрьской погоды в Майами. Джанетт схватила Марио за руку и подтащила его к Кармен. — Правда ведь, вечность прошла с тех пор, как вы в последний раз виделись? — спросила она как-то нервно и дергано, с неестественной радостью в голосе. Марио не смотрел Кармен в глаза, но приобнял ее, чуть касаясь. Кармен хотелось кричать на него, в чем-то обвинять, в чем угодно, во всем сразу, но она старалась сохранять спокойствие, старалась оставаться Мартой Стюарт. Она не оставила без внимания ни одной мелочи. Закуски на месте, туалетная бумага в ванных комнатах, температура кондиционера выставлена как надо. Она не оставила без внимания ни одной мелочи, чтобы не думать о крови, не смотреть на Джанетт, не смешивать эти мысли. …Разговор, когда все сели за стол, давался мучительно, пятнадцать человек нетерпеливо ждали, когда смогут высказать свое мнение, и никого не интересовало, что по тому или иному поводу думают остальные. Возможно, все разговоры в мире проходили именно так, но только теперь, остро реагируя на каждый жест и каждое слово, Кармен поняла, какое же это чудо, что люди вообще способны хоть что-то узнавать друг о друге. — Марио, чем ты занимаешься? — А свинина тоже есть? Я считаю, что праздник — не праздник без puerco asado [43]. — Я работаю в розничной торговле. — На Кубе свинину подают на любой праздничный стол. Что ни праздник, режут свинью. — Вот именно! Что за праздник без свинины. — В розничной торговле? Джанетт почти не разговаривала. Как обычно, она потухла в присутствии Марио. Джанетт возила вилкой по тарелке, переводила взгляд с одного человека на другого, время от времени вздыхала и промокала губы уголком салфетки. Кармен вежливо улыбнулась, когда муж ее троюродной сестры Вивиан похвалил ее картофельное пюре с трюфелями. Она посмеялась, когда ее дядя, который в свои восемьдесят девять все еще оставался заядлым курильщиком, рассказал несмешной политический анекдот. Она задала вопрос-другой своей второй троюродной сестре Делии, которая недавно устроилась на работу в сфере недвижимости. Но потом Пепе снова начал своевольничать. — Как поживает Долорес? — спросил он, поворачиваясь к Кармен. Вся семья знала, и он в том числе, что Кармен не разговаривает со своей матерью. — Ты знаешь, Джанетт, я говорил с Майделис на Кубе, — продолжил он, даже не дожидаясь ответа. — Так вот, она сказала, что Долорес все время о тебе спрашивает. Она постоянно говорит Майделис, что вы с ней должны объединиться, чтобы помирить семью. — Обожаю Майделис, — сказала Джанетт. — Мы с ней переписываемся по электронке. Я бы очень хотела съездить на Кубу. Майделис говорит… — Послушай меня, — перебила Кармен. — Долорес просто мутит воду… — Твоя мать, ты хочешь сказать… — Я хочу сказать Долорес… — Джанетт, послушай, что я тебе расскажу, — вмешалась дочь Пепе, сверля взглядом отца, а затем повернулась к Джанетт. — Я узнала, что наша прабабушка Сесилия работала на табачной фабрике, которая до сих пор производит сигары. — Джанетт было явно не по себе, и она комкала в руке салфетку. — Возможно, что и наши прапрадеды, и даже, возможно, прапрапрадеды тоже там работали. И это наше наследие, типа, можно просто купить сигару и почувствовать, что держишь в руках историю поколений, хотя толком даже не знаешь, что это за история, и… |