Книга Не навреди ему, страница 45 – Джек Джордан

– Но, Анна…

– Если любишь Зака, если любишь меня, сделай. Я не могу сказать, зачем это нужно. Я скажу, но только когда Зак будет в безопасности.

– Ты просишь меня совершить преступление. Если я солгу, а потом это выяснится, я могу сесть в тюрьму. Лейла останется без отца.

– А если не солжешь, я потеряю Зака навсегда, – голос у меня прерывается, когда накатывают слезы. – Пожалуйста, Джефф, умоляю. Я знаю, что слишком многого прошу, но я бы не стала этого делать, если бы у меня был выбор. Пожалуйста.

– Пап! – раздается голос Лейлы. – Я хочу обратно на улицу.

Я жду, затаив дыхание.

Пожалуйста, Джефф, пожалуйста.

– Я разговариваю с тетей Энни, куколка. Иди, я сейчас приду.

Я слышу, как открывается и закрывается дверь. Джефф тяжело вздыхает. Дочь, наверное, задела какие-то струнки в его душе, потому что теперь его голос изменился. В нем уже нет осуждения, он стал мягче и податливее.

– Ладно.

Я вздыхаю с облегчением, воздух наконец проникает в мои легкие.

– Спасибо.

В трубке начинает пикать. Я открываю кошелек, но монет у меня хватит только на две минуты.

– У тебя есть бумага и ручка? – спрашиваю я. – У меня мало времени, а мне надо продиктовать тебе номер детектива и все, что ты должен ей сказать.

Я просыпаюсь, подскочив на диване и ловя ртом воздух.

Сны становятся всё хуже и хуже.

Дома я только и делаю, что сплю. Я начинаю сходить с ума, расхаживая взад и вперед по коридору в ожидании новостей от похитителей. Когда я сплю, я могу скрыться от окружающего мира, но каждый раз, когда просыпаюсь, воспоминание о том, что случилось, накрывает меня, как впервые.

Я приподнимаюсь на локтях и оглядываюсь сквозь полуприкрытые от утомления глаза. Я вижу все как в тумане, язык шершавый.

Я в гостиной. Свет выключен, шторы опущены. Комнату освещает только телевизор в углу. Таблетки, наверное, меня вырубили.

Спускаю ноги с дивана, сажусь, поставив локти на колени, и тру глаза, пока не начинает щипать. Таблетки блокируют шум у меня в голове, заглушают боль в груди, но чем дольше я их принимаю, тем сложнее потом стряхнуть с себя их эффект. Мне их прописали перед тем, как мы сюда переехали, когда наш брак совсем начал разваливаться, но я боялась их принимать, чтобы они не повредили моей работе. Я делаю глубокий вдох и провожу рукой по волосам. На пол падает три длинных волоса.

Я снова запускаю руку в волосы, чувствуя нервное подрагивание пальцев, когда они касаются кожи на голове. Когда я дергаю, в руке остаются длинные запутанные светлые пряди. Меня захлестывает стыд, и я жалею, что открыла глаза, вырвалась из темной бесчувственной пропасти, где меня не может достать чувство вины. Я, наверное, снова дергала волосы во сне; если слишком много выдирать, то волосы вокруг начинают выпадать сами.

Глаза у меня задерживаются на экране телевизора. Звук такой тихий, что голос ведущего новостей сливается в бормотание. Но бегущая строка внизу читается ясно.

Я смотрю на бегущую строку, перечитывая каждый раз, когда она возвращается на экран. УМЕР АХМЕД ШАБИР звучит у меня в ушах. Я хватаю с журнального столика пульт и прибавляю звук.

«На фоне этой новости слышны разговоры о том, что сердечную болезнь Ахмеда Шабира держали в секрете, чтобы информация не повлияла на результаты перевыборов в члены парламента от Рэдвуда или не стала помехой широко обсуждаемой возможности для мистера Шабира возглавить Лейбористскую партию…»

Мишка начинает лаять, как только раздается звонок в дверь, и выводит меня из оцепенения.

Я сразу же думаю о журналистах. Может, они уже толпятся у дома? Такое происходит, когда речь идет о какой-то громкой новости, так ведь? Но я не встретила в новостях упоминания своего имени.

Успокойся. Не надо загадывать.

Но шестеренки у меня в голове ворочаются не переставая.

Я встаю с дивана, представляя себе орды журналистов, которые ждут заявления. А что, если это полиция? Они наверняка видели новость, и это только лишний раз подтвердило их подозрения.

Моя ложь выходит мне боком.

Я смотрю на свое отражение в зеркале, проводя рукой по колтунам и торчащим прядям у меня на голове, и открываю дверь.

На крыльце стоит среди вечерних теней одинокая фигура. На ее губах играет хитрая улыбка.

Это Марго.

33

Марго

Понедельник, 8 апреля 2019 года, 20:25

Дверь медленно приоткрывается, я вижу только часть лица: доктор Джонс выглядывает в щелку. Узнав меня, она хмурится и широко открывает дверь.

Выглядит она ужасно. Видно, что она только что проснулась и спала в одежде. В глазах глянцевый блеск, как у пьяницы, но что-то в ее поведении подсказывает мне, что дело не в выпивке. Я выросла с матерью, сидевшей на таблетках, и теперь легко могу разглядеть следы побочных эффектов у других.

– Что вы здесь делаете?

Все, что я отрепетировала, улетучилось из моей головы. Я, может быть, и воровка, но вымогание денег – совсем другое, оно требует стальных нервов и отсутствия совести. Это, конечно, то же самое воровство, но только надо при этом смотреть в глаза.

Она раздраженно вздыхает, как будто сам факт моего существования – пустая трата ее времени. Чувство вины в мгновение ока испаряется.

– Я знаю, что вы сделали, – вырывается у меня.

Лоб у нее разглаживается, глаза расширяются; маленькие признаки уязвимости, которую она обычно так хорошо скрывает.

– Что?

– В операционной. Я видела, как вы это сделали.

Она смотрит на меня так, как будто не понимает, о чем речь, но ей не удается спрятать ужас в выражении глаз, нервное подергивание горла, когда она сглатывает. Собака просовывает голову у нее между ног и смотрит на меня; ее розовый язык подпрыгивает с каждым вдохом.

– Сделала что, Марго? – спрашивает она, переступая через порог и притягивая к себе дверь.

– Убили Ахмеда Шабира.

Она смотрит на меня долгим взглядом. Застыв, как олень в свете фар.

– Я смотрела, когда вы это сделали. Взяли скальпель и провели по его…

– Так, – резко обрывает она. – Подождите здесь.

Она снова заходит в дом, а я стою, нервно переминаясь с ноги на ногу. Когда дверь открывается снова, я вижу, что она взяла собаку на поводок.