Книга Охота на птичку, страница 39 – Натали Эклер

‒ Глупый ты, ‒ выдыхает она и присаживается на край кровати. ‒ Я чуть с ума не сошла, когда эта дура из страховой позвонила и ляпнула про аварию. Что произошло? Как чувствуешь себя?

‒ Ерунда. Пара царапин, как видишь, ‒ откликаюсь я. — Фургон встречный в поворот не вошел и притер кабрик. Весь левый бок счесал. Скорость была маленькой, я вырулил, не слетел с асфальта. Только зеркало от удара коцнуло и чуток покромсало меня.

‒ Божечки, ‒ в глазах у Сони слезы. ‒ Тебя изрезало осколками? И лицо, и шею…

Она невесомо проводит пальцами по границе широкого пластыря.

‒ Самый крупный в миллиметрах от сонной артерии был. Доктор сказал: повезло. Но я и без него в курсе, что по жизни везунчик.

Я накрываю ее пальцы своими, прижимаю прохладную узкую ладонь к груди.

Хорошо. Мне очень хорошо рядом с ней.

Она порывисто вздыхает. В глазах все еще беспокойство.

‒Глубокие раны?

‒ Поштопать пришлось, ‒признаюсь я и прикрываю глаза.

Она в шоке, а я в эйфории. Тащусь от того, как она смотрит на меня, как прикасается, как волнуется за меня. Хочу, чтобы поцеловала. Сама. Она это чувствует, и уже наклоняется, но тут в дверь тихонько стучат. Входит медсестра.

Птичка вскакивает, подбегает к ней и принимается возбужденно тараторить по-испански. Та задает вопросы, что-то записывает в анкету на планшетке. Я не понимаю и половины из их разговора, но догадываюсь, что Соня поясняет, кем мне приходится, документ свой показывает.

Женщина переписывает данные и мило улыбается. Потом кивает на шкаф в углу и стоящее рядом кресло, что-то еще объясняет и уходит.

‒ Кто такой «новио»? — спрашиваю я, когда мы остаемся одни. — Ты несколько раз так сказала медсестре.

Птичка густо краснеет и сознается:

‒ Это значит «жених» по-испански. Пришлось соврать, что я твоя невеста, иначе завтра мне тебя не отдадут. Это вынужденно.

‒ Жених и невеста, значит, ‒ повторяю я. Она такая трогательная и смешная, когда краснеет. Мне нравится подлавливать ее и смущать.

‒ Ты же неплохо понимаешь испанский! — возмущается она. — Зачем переспрашиваешь? Издеваешься?

‒ После наркоза фигово соображаю, ‒ парирую я. — Я ранен, как ты могла заметить. Мозг не задет, но голова пострадала.

‒ Со слов медсестры, с тобой все в полном порядке, ‒ бурчит Птичка и плюхается в кресло. — Завтра утром на всякий случай сделают компьютерную томографию и выпишут. Швы снимать не нужно, сами рассосутся. Но эту ночь придется провести здесь.

‒ Останешься со мной? — серьезно спрашиваю я.

‒ Если хочешь, ‒ она дергает плечом. ‒ Это кресло раскладывается, в шкафу есть плед и подушка. Я могу, если…

‒ Хочу, ‒ перебиваю я. — Ты мне нужна, Птичка.

‒ Конечно, ‒ она поднимается с кресла, подходит ближе. — Если тебе что-то понадобится — говори, я помогу.

Стучу ладонью по матрасу, предлагая ей присесть. Она послушно опускается рядом. Беру за руку, тяну ближе. Придвигается.

‒ Чем это у тебя лицо перепачкано? — спрашиваю я, заметив вокруг губ и на подработке какие-то разводы. Провожу пальцем по гладкой щеке и скатываю остатки шоколада. — На нервной почве шоколадный жор нападает?

Смущается, тянется рукой, чтобы вытереть, но я не даю. Перехватываю за запястье, дергаю на себя и быстро целую в скулу. От неожиданности она замирает, и я пользуюсь моментом — фиксирую затылок, чтобы не дергалась, и, глядя в глаза, медленно, одними губами, собираю шоколад с щек и подбородка.

‒ Какой шоколад ты любишь? — спрашиваю шепотом.

‒ Молочный. С печеньками. И с орехами.

‒ Я запомню, сладкая моя, ‒ обещаю я и накрываю ее мягкие губы своими.

Мну их и посасываю. Они пахнут вкусно ‒ шоколадом и ванильным кремом. Так соблазнительно, что хочется искусать, но я сдерживаюсь. Целую смачно и долго. Кайфую.

Из ее груди вылетает легкий стон, и меня срывает. Хочу ее. Прямо сейчас и здесь, в больничной палате. Какая нахрен разница, где это произойдет! Не могу дальше терпеть и откладывать.

Щелкаю выключателем, вырубаю свет и подтягиваю Соню выше. Ей приходится лечь рядом. Дергаю простынь, укрываю нас.

‒ Ой, нельзя, ‒ она пытается сопротивляться, но я бедром вдавливаю ее в матрас. Так не вырвется.

‒ Можно. И нужно, ‒ горячо шепчу в ей в ухо, скидываю бретельки комбеза и задираю футболку.

Она без лифчика, и это прекрасно. У нее идеальная грудь. Небольшая, но форма совершенная. Аккуратными полными каплями лежит на ребрах, торчит вершинками нежно-розовых сосков.

Зажимаю один между пальцев. Он твердеет в камешек. Прокручиваю. Соня запрокидывает голову и шумно выдыхает.

Отпускаю. Поглаживаю, рисую пальцами круги, губами веду по открывшейся шее, а потом вновь ловлю и сжимаю сосок. По ее телу несется ток ‒ как минимум двести двадцать пробивает и дугой гнет хрупкое тело.

Под простыней я практически голый, в одних боксерах, а она одета. Замуровалась в глухой комбез, с которым мне не справиться.

‒ Нужна твоя помощь, ‒ шепчу я возбужденно. — Будь добра, сними с себя этот чертов комбинезон!

Выкатывает ошарашенные глазищи.

‒ С ума сошел? А если кто-то войдет?

‒ Притворимся спящими. Мы же с тобой «новиос», в этом статусе спать вместе — норма. Не станут же они нас будить?

‒ Не станут, но…

‒ Месячные? — нетерпеливо перебиваю я.

‒ Закончились, ‒ еле слышно шепчет Соня и краснеет. В палате полумрак, все ее реакции отчетливо видно.

‒ Раздевайся. Быстро, ‒ выдаю я тоном, не терпящим возражений.

Соня замирает. Смотрит еще более ошалело и подвисает. Торгуется сама с собой. Вижу, что хочет не меньше моего. Дрожит от возбуждения, но ломается. Надо помочь. Тяну вниз джинсовую ткань комбеза.

‒ Ты осталась, чтобы мне помогать. Правильно? Так выполняй обещания. Не нервируй больного, а то у меня швы от напряжения разойдутся, придется еще раз шить, шрамы некрасивые останутся.

‒ Мужчин шрамы украшают, ‒ лепечет она, все еще удерживая мои руки. ‒ Еще легче сможешь девок клеить, пачками!

‒ Прямо пачками? Да тут одну-то все никак не получается. Давай, малыш, раздевайся. Полежим рядом, поласкаем друг друга. Не захочешь большего — не будет. Не дай мне сдохнуть от желания. Пожалуйста, сладкая моя…

Не сдаюсь, тяну комбез, преодолевая ее слабое сопротивление. Уговариваю. Не требую ‒ мягко настаиваю, поглаживая ее бедра через ткань и целуя плечи между фразами. Уламывать я умею. Тут важно не перегнуть. Нежно и деликатно идти напролом, удерживая тактильный контакт.