Онлайн книга «Шестерка Атласа»
|
Кругом царила неопределенность: времени нет, бесконечности тоже; есть только иные измерения, иные планы и иные люди, которые все это видят. Может, Тристан любил Каллума? Или Парису? А может, обоих? Или ни его, ни ее? А вдруг он обоих вообще ненавидел? Почти ни хрена не верил им, но их его недоверие не смущало, ведь они и так были в курсе – да неспроста? Возможно, Тристан и не видел своего места в игре этой пары? Подумав так, прикинув степень собственного идиотизма, Тристан представил, как Либби разочарованно смотрит на него и слегка покачивает головой. Может, это ее он любил? И подлинное безумие заключалось в том, как отчаянно он сопротивлялся чувствам? Неважно, чего Тристан желал, куда важнее было во что-то поверить. Перестать разглядывать кусочки и увидеть картину в целом. Он хотел пользоваться магией свободно, а не бороться с ней. Хотел того, чего не понимал. Тристан расхаживал по раскрашенной комнате, яростно протаптывая дорожку от апсиды и до двери. Движение, однако, не помогло рассеять туман непонимания, но и сидеть Тристан не смог бы. Тогда он закрыл глаза и потянулся к чему-то плотному, ощутил в воздухе тугие волокна. Защитные чары дома, наложенные Нико и Либби, напоминали решетку, прутья которой было не расшатать. Тристан подождал, а потом попробовал нечто иное: стать их частью, соединиться с ними. Себя он ощущал теперь как искорку жизни, одновременно на своем месте и нет. Получалась этакая медитация. Тристан сосредоточился на связи с окружением, но чем глубже уходил он в собственные мысли, тем сложнее становилось осознать себя в физической реальности. Лишенный зрения, Тристан ориентировался, полагаясь на чувства и память: твердые половицы, запах горящей растопки в камине, атмосфера особняка, который он сам же и наводнил магическими аномалиями, – все это он отбросил вместе с предубеждениями. Он был нигде и везде, никем и всем одновременно. Избавился от необходимости принимать форму. К его немалому удивлению, откуда-то из неизвестного времени зазвучал голос Парисы: – Тебе надо обзавестись талисманом, – сказала она. – Найди такой, держи при себе, и больше не придется гадать, что есть настоящее. Тристан испуганно распахнул глаза и увидел, что стоит на том же самом месте, под куполом раскрашенной комнаты, а рядом – никого и ничего. Куда же он тогда перемещался? Да и перемещался ли? Может, Париса как-то забралась к нему в голову или то были воспоминания? Кто сотворил тогда эту магию: она или он? Как тут не гадать, что реально, а что – нет? В конце концов Тристан встряхнулся и поднялся на ноги. Помедлил немного и, поразмыслив, написал на листочке бумаги то, что знал и понимал только он, а потом убрал его в карман. В небольшой столовой при кухне, когда Тристан вошел, Каллум поднял взгляд и приготовился к продолжению разговора. – Я не ссориться пришел, – сказал Тристан, покачав головой. – Ты, конечно, прав. Я знаю, что ты прав. Это явно не убедило Каллума, потому что смотрел он настороженно. – Это что, согласие или комплимент? – Ни то ни другое. Констатация факта. Или, скорее, белый флаг. – Союз предлагаешь? – Или извинения, – сказал Тристан. – Что тебе больше нравится. Каллум выгнул бровь. – И то и другое мне вряд ли нужно. – Может, и так. – Тристан скрестил руки на груди и привалился к косяку двери читального зала. – Выпьем? Каллум еще какое-то время присматривался к нему, а после, кивнув, захлопнул книгу, которую читал, и легко поднялся на ноги. Вдвоем они отработанным маневром переместились в раскрашенную комнату. Каллум забрал в углу пару стаканов и обернулся. – Виски? – А то. Каллум как обычно, не скупясь на магию, сотворил выпивку мановением руки, а Тристан сел на привычное место. Двигались они отработанно, повторяя давно заученные движения, и Каллум вложил один стакан в ладонь Тристану, а второй взял себе. Некоторое время они молчали, наслаждаясь напитком. Это была мутноватая, слабая смесь, которая шелковисто отливала янтарем на свету, как отполированная поверхность. Им это очень нравилось. – Необязательно выбирать Роудс, – произнес наконец Каллум. – Но признай, что она замухрышка. Тристан пригубил виски. – Знаю. – Замухрышка, однако, не значит «бестолковая». – Знаю. – И если твоя привязанность к ней… – Нет. – Тристан снова пригубил напиток. – Сомневаюсь. – А. – Каллум повернул голову в его сторону. – Для протокола: она проводила исследования, касаемые ее умершей сестры. Тристан моргнул. – Что? – Ее сестра скончалась от дегенеративной болезни. Я вроде говорил уже. Нет, не говорил, а зря или нет – Тристан так и не понял. – Откуда ты знаешь? – Знаю – и все тут, – просто ответил Каллум. – Легко определить тех, кто видел, как угасает другой человек. Их преследуют иные мысли. – Он помолчал и добавил: – А еще она запрашивает книги о дегенеративных болезнях, но библиотека пока отказывает. – И это ты знаешь, потому что… – По совпадению. Мы ведь в одном доме живем. – А. – Тристан прочистил горло. – Откуда мне знать, что ты со мной честен? – Какой мне смысл тебе врать? – Ну, не то чтобы тебе было невыгодно заполучить кого-нибудь. – Кого-нибудь или тебя? – Ты мне скажи. – Тристан глянул на него искоса, и Каллум вздохнул. – Ты не привык, чтобы тебя желали, да? Не успел Тристан выдать очень сложный для себя ответ, как Каллум пояснил: – Как друга, я хотел сказать. Человека. – Пауза. – Да кого угодно. – Я тебя умоляю, хватит с меня на сегодня психологии. – Ладно-ладно. – Улыбка Каллума дрогнула. – Проблемы с папочкой. Тристан бросил на Каллума злой взгляд, и тот рассмеялся. – Что ж, виски хорош, да и компания тоже. Как ни странно, это главное, за что я тебя ценю, Тристан. За роскошные беседы. – Я бы не назвал их роскошными. – А моменты молчания кажутся мне особенно привлекательными. Как нарочно они просидели в молчании некоторое время, пропитываясь облегчением разрешенного конфликта. Спустя несколько минут тихого совместного сидения Каллум глянул на часы. – Ну, пора мне баиньки. – Он встал, опустив пустой стакан на стол. – Ты еще не ложишься? – Посижу немного, – ответил Тристан, и Каллум кивнул. – Как бы то ни было, – сказал он, похлопав Тристана по плечу, – те грани твоей сущности, которые ты вроде как ненавидишь, едва ли вызывают омерзение. |