Книга Две дамы и апельсиновый джем, страница 48 – Анна Дашевская

Повернулся и пошёл к двери, с каждым шагом ожидая, что та же самая ваза прилетит ему в затылок, или в спину воткнётся анатолийский клинок.

Секретарь сидел в приёмной и пил кофе, удобно расположившись в кресле, словно и не раздавался из соседней комнаты рёв бесновавшегося свергнутого правителя.

– Сэр? – он встал навстречу Крису.

– Как вас зовут? – отрывисто спросил тот.

– Михай Чобанул, к вашим услугам.

– Мистер Чобанул, вы слышали наш разговор?

– Разумеется.

– В таком случае, надеюсь, завтра утром вы предоставите мне необходимые сведения.

– Да зачем же завтра? – в глазах секретаря мелькнуло самодовольство. – Вот список с именами и адресами, я всё подготовил.

– Благодарю, – не глядя, Крис сложил лист бумаги и сунул в карман, потом направился к выходу, но остановился и спросил: – Сколько лет вашему… патрону?

– Девяносто два.

– И в таком состоянии он?..

– Последние десять лет.

– Понятно.

Спенсер кивнул и вышел.

Усталость наваливалась на него, словно пыльная портьера. Нужно вернуться в стражу, отдать Стэмфорду список с адресами, поехать с ним вместе на задержание, потом участвовать в допросах. А ещё встретиться с сэром Дэвидом и вернуть ему так и не пригодившийся амулет… Тьма, как это всё сделать, если он еле-еле тянет ноги по аллее Грин-парка?

Крис добрёл до скамейки и вытянул из кармана коммуникатор.

– Стэмфорд? – прохрипел он. – Я в Грин-парке, можешь подойти? У меня есть улика…

Напарник появился минут через десять, когда Спенсер уже слегка отдышался и способен был сообразить, что произошло. И не просто появился, а с термосом крепкого и сладкого кофе.

– Этот Басараб Драгош и в самом деле вампир, – проговорил Крис после второй порции живительного напитка. – Но поскольку кровь мою выпить не мог, силёнок не хватило, он тянул жизненную силу. Да и Тьма с ним, главное, я вытряс из них имена и адреса тех, кого Драгош отправил похитить Джейн.

– Я вот только не понимаю, какого Тёмного ты попёрся туда один? – возмутился Стэмфорд. – Погеройствовать захотелось?

На рассуждения, с которыми чуть раньше согласился их общий начальник, напарник только рукой махнул:

– И двоих бы принял, не переломился бы. Это дипломаты делают вид, что Басараб Драгош ещё кому-то интересен, а сам он знает, что время его прошло и кануло в Лету.

– Ох, не уверен я… – Крис покачал головой. – Он абсолютно и прочно безумен. И там, внутри его безумия, он по-прежнему всевластный господин своих земель.

– К Тёмному Басараба! Ты как, оклемался? Вот и отлично. Пошли, возьмём группу и задержим уже наконец этих типов. Согласись, пора закрывать дело об исчезновении миссис Джейн Пламптон и переходить к чему-то новому?

Крис молча кивнул.

* * *

Подходил к завершению расследования и детектив-инспектор Смайт.

Делал он всё в своей манере, неторопливо и тщательно, стараясь не оставить ни одной неясности. Например, в данный момент его интересовал один, вроде бы, мелкий вопрос: странное количество производимых картинок. Ну в самом деле – сто в неделю, четыреста в месяц. Ладно, предположим, расширили они производство не так давно, всего четыре месяца назад. И за эти четыре месяца было произведено тысяча шестьсот пейзажей.

Куда столько?

Не в каждом доме соблюдают моду, не к каждому интерьеру подходит пейзаж в чиньском стиле…

И ведь есть ещё небольшой, но постоянный приток изделий того же плана от, собственно, чиньских конкурентов?

Да, вопрос ерундовый и не имеющий отношения к преступлению, убийству Ли Бэя. Но ведь на суде непременно найдётся ушлый адвокат, который докопается, спросит и уведёт процесс в сторону.

И детектив-инспектор сделал пометку в своих записях: выяснить.

Художник, исполнявший пресловутые «пейзажи в стиле шанхайской школы», оказался вовсе не чиньцем, а уроженцем того же самого Кобхэма, рыжим, долговязым и веснушчатым. Звали его Джонни Вестхем, и был он выгнан с четвёртого курса Высшей школы искусств за ненадлежащее поведение. Матушка Джонни, служившая в поместье сэра Эндрю Монтегю-Скотта экономкой, пожаловалась хозяину на сына, и тот был быстро приставлен к делу.

– Да какая мне разница, что рисовать? – развёл руками рыжий, когда его доставили в допросную комнату номер три. – Я и портреты писал, и жанровые сцены, только жанровые сцены-то сейчас не особо идут. Не модно. Вон, на первом курсе написал историческое полотно, братья Гракхи, так до сих пор где-то у матушки пылится. Ну, предложил мне хозяин писать пейзажи в чиньском стиле, бумагу выдал и всякое такое, я и писал.

– А скажи мне, Джонни, магия у тебя какая? – задушевно поинтересовался Брауэрман.

– Да никакой, считай! – жизнерадостно заржал тот. – Воздух, десять единиц, и восемь воды.

– Но тебя же учили каким-то действиям?

– Конечно. Вот когда акварелью пишу, могу воду очистить, не приходится бегать и менять. Просушить работу могу ветерком, тоже удобно.

Так ничего и не добившись, сержант отпустил рыжего Джонни под обязательство не покидать пределы округа Кобхэм, и отправился к Смайту. Детектив-инспектор беседовал с Ли Чунгом. К сожалению, ответить на главный вопрос, о личности убийцы, Чунг не мог или не хотел.

– Нет, господин, не знаю! – он складывал ладони и кланялся; Брауэрман никак не мог отвести взгляд от этих пухлых, белых, каких-то женских рук. – Моё дело маленькое, что дали – то и продал, а художника нанимал сэр Монтегю-Скотт.

– Ага, и бумагу делали под его руководством, – кивнул Смайт.

– Да, господин инспектор, и бумагу тоже.

– Насколько нам известно, вы – специалист по живописи шанхайской школы. И подделки были именно этого направления.

– Я человек маленький, господин инспектор. Живопись люблю, да, а пейзаж особенно прекрасен тем, что можно смотреть на него и жить внутри, среди этих гор и сосен. Хороший художник непременно оставляет часть листа незаполненной, чтобы зритель мог сам почувствовать, что он там видит, сообразно с его собственным внутренним состоянием, – Чунг закрыл глаза, сложил ладони и, слегка раскачиваясь всем телом, процитировал: – «Туман и облака в горах весной создают сплошную пелену, и люди радостны. Роскошные деревья летних гор тенисты – люди безмятежно-спокойны. Осенние горы чисты и прозрачны; листья опали – люди суровы. Зимние горы покрыты тёмными грозовыми облаками – люди унылы, подавлены»*. Возможно, мы пытались вложить в рисунки наше умение, чтобы люди стали безмятежно-спокойны. Но это ведь не криминал, господин инспектор?

– Вы руководили изготовлением поддельных рисунков?

– Нет, господин инспектор, как бы я мог? Я простой чиньский повар, моё дело – зажарить утку так, чтобы она радовала взгляд, обоняние и вкус.