Книга Твоя жизнь в моих руках, страница 24 – Елена Рахманина

Распорядок дня, установленный не мной, раздражал. С четырёх лет приходилось подстраиваться под жёсткие правила.

Я ощущала себя маленьким заключённым тюрьмы строгого режима. Нет, не оттого, что в детском доме всё было плохо и мрачно. Наверное, для кого-то жизнь там со временем сделалась терпимой.

Но для меня всё так и осталось чужим. Стены. Люди. Я не смогла найти себя, ощущая потерянность. Будто кто-то взял и разорвал меня, как листок бумаги. И от меня осталась лишь половинка. С растерзанными детскими чувствами и смутными воспоминаниями.

Сколько раз мне хотелось сбежать из детского дома – не сосчитать. Каждый раз останавливало простое понимание, что идти некуда.

Ложась спать и вдыхая чужие запахи, я фантазировала о том, как наконец вырвалась отсюда. Примкнула к бродячему цирку и стала девочкой, ходящей по длинному натянутому канату. А подо мной лишь страховочная сетка.

Шаг. Ещё шаг. Балансируя на грани с шестом в руках, в белом обтягивающем трико.

А вокруг зрители, наблюдают за мной затаив дыхание. Я даже ощущаю, как их сердца замедляют темп в напряжённом ожидании.

Дойдёт ли девочка до конца или упадёт с каната?

И моё сердце в такие минуты радостно трепыхалось. Просто потому, что в этой мечте у девочки был выбор.

Поэтому моя детская фантазия казалась олицетворением свободы. Пусть даже связанной со смертельной опасностью.

Жалко, что бродячие цирки я видела лишь в кино.

– Подъём, – почти над самым ухом прозвенел старушечий голос.

Испуганная, дезориентированная, ослеплённая светом, я вжалась в спинку кровати, пытаясь осознать, что происходит.

Надо мной стояла Марго. Полного имени вспомнить не получалось. Одетая так, будто собралась на светский раут. В один из тех костюмчиков от «Шанель», что любят старушки.

– Какого хрена? – возмущаюсь, запоздало понимая, что, наверное, стоило бы фильтровать речь. Но тут же ощущая отвращение. Нет. Хватит. Я устала следовать чужим правилам.

С удовольствием наблюдаю за тем, как лицо моей прабабки наливается кровью. Вены вздуваются. А я не могу понять, что её так вывело из себя?

– Я не позволю, чтобы в моём доме так выражались! – возмущённо, но сухо и строго выговаривает.

Заметив, что судорожно и испуганно сжимаю одеяло вспотевшими пальцами, откидываю его. На мне нет одежды.

Трусики я вчера постирала, надевать одежду с чужого плеча не хотелось. А мою дорожную сумку так и не принесли. Не удивлюсь, если бабка, проведя ревизию, вынесла вердикт сжечь содержимое.

Решив, что старушенция и не такое видела за свою жизнь, встала с постели, сверкая голым задом, и направилась в ванную комнату. Если бы взгляд мог убивать, от меня остался бы только пепел.

Взяла трусы, сохнущие на полотенцесушителе. Бабка последовала за мной, оторопело наблюдая за тем, как я поднимаю их по бёдрам.

– Вы извращенка, что ли? – спрашиваю в лоб, не понимая, как можно настолько беспардонно себя вести. – Будете смотреть, как я писаю?

Какой реакции она от меня ожидала, не могу понять?

Старая карга пару секунд ловила ртом воздух, булькая словами, рвущимися с языка. Явно покрепче тех, что услышала от меня. Но, поняв, что раунд проигран, совсем не культурно захлопнула дверь, покидая ванную комнату.

Странно. Раньше я бы переживала, суетилась. Пыталась бы угодить, чтобы заслужить одобрение. Но сейчас испытывала лишь удовлетворение.

Пусть эта семейка думает обо мне что угодно.

Выходить из временного убежища не хотелось. Но пришлось. Не могу же я весь день сидеть на крышке унитаза.

Бабка ожидала меня, провалившись в удобное мягкое кресло рядом с окном. Скрестив лодыжки, будто она царственная особа.

– С такими манерами и речи не может идти о том, чтобы представить тебя обществу, Вера, – успокоившись, внимательно осматривает меня с головы до ног. Чувствую, как её взгляд буравит веснушки, расползающиеся от носа к щекам. Недовольно.

Пожимаю плечами, ощущая неприятное покалывание от её пристального взора.

– Мне всё равно, это ведь вам надо. А не мне, – заключаю, догадываясь, что, раз бабка на одной стороне с внуком, значит, у них общий интерес. В деньгах.

Марго смотрит хищно. И я узнаю в ней Льва. Он порой смотрит точно так же. Мысленно расщепляя меня на атомы.

– А ты не хочешь стать богатой? – спрашивает, и я вдруг догадываюсь, что пробудила в ней любопытство.

Её глаза из блёклых становятся чуть ярче. Подсвеченные внутренним огнём. Точнее, тлеющими дровишками.

Смотрит на меня как на диковинную игрушку в антикварном магазине.

И я теряюсь от её вопроса.

Хочу. Но какой ценой?

– Я хочу стать свободной, – пожимаю плечами, отводя взгляд.

На тонких сухих губах бабки, обведённых тёмно-алой помадой, расползается улыбка.

– Ничто не способно сделать тебя свободной, кроме денег. За деньги можно купить счастье, здоровье, свободу, любовь – всё, что пожелаешь.

Ещё один змей-искуситель.

Я так и вижу, как она протягивает мне яблоко и предлагает откусить.

– А если мне это не нужно? За деньги. Что тогда? – задаю вопрос и сразу ощущаю себя деревенской дурочкой.

Бабка вдруг заливисто смеётся, демонстрируя прекрасную работу стоматологов. Идеальные зубы. Будто родные.

– Ты ещё очень наивна и юна, – её улыбка становится мягче, – твои брат и сестра с пелёнок знают, какую силу имеют деньги их отца.

Брат и сестра…

– И вы хотите отнять часть, причитающуюся им, мне? Девчонке, которую видите второй раз? – недоумеваю. И не верю, что она испытывает ко мне родственных чувств больше, чем к тем, кто рос на её глазах.

– Это наследство моего внука. И я хочу справедливости. Тебя это удивляет? Ты такая же его кровь, как они. Почему я должна желать им лучшей доли, чем тебе? – Маленькая, хрупкая, но смотрит на меня таким взглядом, будто внутри неё заложена энергия атомного реактора.

Теряюсь от её слов. Тушуюсь.

– Этот мир тебя съест, если не будешь следовать правилам. И никто лучше меня тебя им не научит. Что ты выберешь: жить как прежде, как безымянная девочка из детского дома, или наконец занять место, которое принадлежит тебе по праву как Вере Багровой?

Вот чёрт. Она точно змей-искуситель. Покруче Льва. Ему до неё как до луны.

Что-то в её словах зарождает во мне пламя.

Нет. Не возможность иметь много денег.

А факт того, что я не ноль. Не потерянный, разорванный и выброшенный в мусорку лист бумаги. Белый. Без истории. Без прошлого и будущего.