Книга Аэростаты. Первая кровь, страница 23 – Амели Нотомб

Громадный портик внушал трепет. Едва мы его миновали, как Пон-д’Уа покорил меня: щедрый на окна фасад, сад с зарослями диких роз сулили приятные забавы; в конце гравиевой аллеи высился мужчина с наружностью вельможи.

– Вон он, барон, – шепнул Дедуля.

В его голосе поскрипывала ирония. Барон, шагнув нам навстречу, рассыпался в любезностях:

– Дорогой генерал, какая приятная неожиданность! Знай я заранее, я бы выслал за вами машину в Брюссель.

– Добрый день, Пьер. С каких пор у вас машина?

– Уже и не упомню, друг мой, – произнес сей представительный господин и застыл передо мной, словно только что заметил мое присутствие. – Дитя, прекраснее звезды небесной, ты Патрик, мой первый внук, сын моего первенца, коего безвременно скосила смерть.

Он вперил свой величественный взор в мои глаза.

– Знай, мой Патрик: тебе, первенцу моего первенца, суждено возглавить наш род. Однажды ты воцаришься в этом замке.

Его слова ошеломляли не меньше, чем манера говорить. Я был устрашен и очарован.

Дедуля явно не разделял моего пыла:

– Пьер, раз вы друг другу представлены, я ухожу. Урсмар отвезет меня обратно на станцию.

– Даже не помышляйте, мой генерал!

– Поезд ждать не будет. До свидания, Патрик, я вернусь за тобой тридцать первого августа. Хорошо отдохнуть!

Когда генерал удалился, Пьер Нотомб спросил, как я его называю.

– Дедуля, – ответил я.

– Отлично. Значит, меня будешь звать Дедушкой.

– Дедуля говорит, вы барон.

– Он прав. После моей смерти ты тоже будешь бароном.

– А что это значит?

– Как тебе объяснить? Барон – это такой человек, как я.

Я кивнул в знак того, что понимаю.

– А где бабушка?

– Та почтенная женщина давно скончалась. Пятнадцать лет назад я женился снова, на другой восхитительной женщине, ты будешь называть ее Бабушкой. Впрочем, вот и она сама.

К нам подошла женщина лет сорока, гораздо моложе мужа. У Бабушки были светлые волосы и очень добрая улыбка. Она ласково поцеловала меня и удалилась по своим делам – я догадался, что их у нее немало. Лишь со временем я заметил, какая смертельная усталость таилась за ее изяществом.

Дед, напротив, был здоров и крепок. Он предложил мне пройтись по тому, что он называл аллеями парка, то есть по саду.

– Ты любишь поэзию, Патрик?

– Это то, что читают наизусть, да?

– Если угодно. Поэзия – это самое главное. Видишь ли, я поэт.

– Это вы придумываете то, что читают наизусть?

– Можно сказать и так.

Почему Бабуля оплакивала мою участь? Разве плохо, что меня отвезли в такое чудесное место, к такому превосходному человеку, обращавшемуся ко мне с потрясающей учтивостью?

– Мне бы хотелось, Патрик, чтобы ты прочел мои стихи и поделился своим мнением.

– Я умею читать, так что ладно.

– Ты умеешь читать? Сколько тебе лет?

– Шесть.

– Ты ровесник младшего из моих сыновей. Сомневаюсь, чтобы он умел читать.

– Дедушка, у вас сыну столько лет, сколько мне?

– Да. Видишь ли, на то, чтобы завести тринадцать детей, требуется время. Ты сын моего покойного первенца, а Шарль – мой тринадцатый. Когда у тебя день рождения?

– Двадцать четвертого мая.

– А у Шарля третьего мая. Вы родились в один месяц одного и того же года.

– А где они, ваши дети?

– Дети от первого брака выросли или умерли. Я потерял троих: твоего отца и моих милых Луизу и Маризабель, они умерли во младенчестве. Дети от второго брака, видимо, резвятся в лесу. Ты их, конечно, скоро увидишь. Пойдем посмотрим дом?

Дедушка торжественно провел меня по внутренним покоям замка, показал все гостиные с такой высокопарностью, словно это Версаль. Я никогда не видел места величественнее. За пышными фанфарами речей, сопровождавших осмотр этого жилища, невозможно было разглядеть его реальное, скорее жалкое состояние.

Пьер Нотомб окрестил все помещения Пон-д’Уа, до последнего закутка. Имя носил даже туалет, единственный на все необъятное здание: то был Трианон. Экскурсия вскружила мне голову: какая честь для меня провести два месяца в столь царственном здании!

К нам подошла Бабушка и сказала супругу, что приехала маркиза Чего-то-там. Дедушка извинился передо мной:

– Меня ожидает маркиза.

Я увидел в окно, как он семенит навстречу разряженной даме и рассыпается перед ней мелким бесом: так голубь раздувает зоб и выписывает пируэты, пытая счастья с голубкой.

– Где твой чемодан, дорогой? – спросила Бабушка.

– Кажется, на въезде оставил.

– Давай за ним сходим.

Она отнесла мои вещи на четвертый этаж, походивший на длинный обшарпанный чердак: там была устроена общая спальня.

– Здесь ты будешь жить.

Она нашла явно ничейную кровать и положила на нее чемодан. На галерее царил неописуемый беспорядок. Некуда было ступить среди грязного тряпья и драных подушек.

Я хотел было спросить, куда можно сложить вещи, но обнаружил, что шкафов тут нет в помине.

И тут поднялся ор, которого я не забуду до конца жизни.

– Дети вернулись, – объяснила Бабушка.

Почему она бросила меня одного, из коварства? Она исчезла, предоставив мне в одиночку знакомиться с моими дядьями и тетками, на самом деле оказавшимися ордой гуннов.

Целое торнадо детей постарше обрушилось на дортуар. Мне показалось, что их ужасно много – такие они были шумные, неугомонные и полные решимости распотрошить любого гостя. Дети Нотомба, тощие, буйные, одетые в лохмотья переростки, заметили меня и ринулись ко мне, как свора собак на дичь.

Я не мог понять, кто из них мальчики, а кто девочки. Дикари с воплем схватили меня:

– У него матроска, и он упитанный!

Вдруг они меня съедят? Во мне проснулся инстинкт самосохранения.

– У меня в чемодане еда, – объявил я.

Они отшвырнули меня на пол и, налетев на мой багаж, растеребили его быстрее, чем я об этом написал.

Тот, что выглядел главарем, малый лет десяти, сгреб себе поживу:

– Печеньки, какао, шоколадные батончики, ты контрабандой промышляешь, что ли?

– Симон, раздавай, есть охота! – крикнул девчачий голос.

Началось жестокое действо. Симон швырял пакетики сообразно своим братским предпочтениям, а те, кого он решил обойти, страдали и скулили. Он оставил себе лучшие лакомства, потом дал команду жрать.