Книга Ладинец, страница 27 – Лариса Шубникова

Влас промолчал, но кивнул, мол, дальше давай.

– Проха хоть и дурень, но временами и на него находит разумение, – Ерофей поднялся и пошел к бояричу, положил руку на плечо. – Видать, наступила она тебе на сердце, Власка. Вот те и неймется. Ты ж у нас парень особый, инакий. Скучно тебе, когда все просто. А когда дюже трудно тебе и в радость. А боярышня Зотова, это тебе не Зойка Рябова, мельника дочь. Разумеешь?

Власий промолчал, снова голову опустил, вздохнул тяжко.

– Прав ты, Ероха, – не стал отпираться Власий. – Вот за каким лядом меня сюда понесло, а? Сидел бы в Сомово, горя не знал.

– Ага, сидел бы. Прям сиднем, – Проха хохотнул. – Ты много усидел-то, а?

Влас только головой покачал.

– И ведь сам же виноват. Кто меня за язык тянул, когда отпускал ее в скит? Сидела бы сейчас у меня в хоромах… – Влас словно думал вслух. – А теперь пойди, сковырни ее отсель. Обжилась, сама себе голова.

– А она-то что? Как? – Ероха тоже слегка приуныл, по всему было видно.

– А никак, Ерох. Никак.

Влас побродил еще сколько-то времени по тихой ложнице, пока Проха не высказал:

– А чего ее сковыривать? На плечо и айда до Сомовки. А что? Уж увозил так однова. Мы, когда за Лавром-то полезли в Зотово, я поглядывал. Пока Ероха тянул парня из окна, я и видел все. Ох и кричала дев…Ну, Елена Ефимовна.

Влас улыбнулся нехотя, а потом и вовсе рассмеялся. За ним, словно вздохнув, и оба приятеля захохотали.

– Ладно, будет, – Власий унялся, пошёл к лавке и спихнул с нее рыжего Прошку. – Про разговор этот не поминайте, будто и не было.

– Да как скажешь, боярич, – хмыкнул Ероха. – Но, ежели что, подмогнем. Пока будешь ее тянуть на плечо, так и быть, коня приведем. А сами скажем, что ничего не видали, не слыхали, да и зовут нас никак.

С тем и улеглись на лавки, гоготали, пока Власий не озверел и не кинул в голосистого Проху увесистым своим сапогом. А уж потом уснул боярич и спал слаще некуда. Не инако разумел, что приключилось с ним, принял тяжкую свою участь.

По первому солнцу вскочил с лавки, будто сил прибавилось втрое, метнулся на двор, умылся начисто. Махнул рукой дозорным, да и собрался идти к боярышне окаянной. Нашел повод: деньгу-то так и не отдал вечор.

Шел неторопко меж белых сугробцев, смотрел, как солнце светлое поднимается на небо, как скачут по деревам снегири красногрудые, да клюют алую рябинку.

– Быстрей-то не можешь? Уж сколь тебя тут дожидаюсь. Вон и руки закоченели.

Власий едва в сугроб не сверзился, когда услыхал тихий голос Елены. Но себя сдержал, даже изогнул бровь изумленно, мол, вот те и новость.

– Ты как тут? За каким делом? – а голос, все одно, дрогнул.

Уж слишком хороша была девушка этим морозным утром: глаза сияют, щеки алеют, а губы и вовсе пламенем рдеют. Коса тугая на груди лежит, а поверх платка легкие снежинки.

– За важным. – Супилась, сердилась, а на что не понятно.

– Так говори. Иль мне прикажешь зябнуть, дожидаясь? – смотрел-то гордым кочетом, а внутри все дрожало, будто огонек трепетал.

– Ох, и зловредный ты Власий Захарович, – ворчала, но в крик не срывалась.

– А то! Токмо так тебе скажу, меж нас двоих есть кое-кто и позловредней, – хотел пыжиться дальше, но не сдержался и улыбнулся.

А потом и вовсе дышать перестал, заметив ее улыбку. И ведь легкая была, едва по губам мазнула, будто сверкнула далекая звездочка.

– Я тебе шапку принесла… – помялась малый миг и шагнула ближе.

Протянула бояричу добришко его, а он и руки поднять не смог: любовался Еленой, забыл обо всем. Она постояла с протянутой рукой, а потом взяла да надела ту шапку на его голову.

– Замерзнешь, Власка.

В голосе ее услыхал непривычную нежность, с того, должно быть, принялся донимать окаянную шутками. А пуще всего потому, что не хотел стоять дураком да хвостом вилять перед ней, как щеня неумный.

– Так-то поглядеть, дело важное, да. Шапка, это ж самое главное. Еленка, вижу, подобрела ты в скиту. Не инако бесы испугались места святого и повыскочили, – сказал и увидал наново ту самую боярышню, что ругалась с ним по осени в большом лесу опричь Шалок.

– Ах ты… – задохнулась злобой. – Как тебя земля-то носит, болтун!

– О как! Узнаю Елену Ефимовну. Напрасно я про бесов-то. Сильны, ох, сильны, – смеялся, подначивал, радовался искристому взгляду боярышни.

Замолк быстро. Елена голову к плечу склонила и смотрела так, словно он самое расчудесное чудо. А потом и вовсе изумила: злость с лика смела, глаза долу опустила и поклонилась поясно.

– Власий Захарыч, прости меня. Не знала я, что такой вот ты. Думала о тебе дурное, а сама-то дурой и была. Ты уж сколь раз помогал мне. Если б не ты, не отец твой, дай ему бог на много лет, Лавра бы живым уже не видела. И сама бы погибла. Я вот ругаюсь на тебя, а ты и дядьку для братца нашел, и припасов дал. Ратные твои денно и нощно стерегут, глаз не смыкают.

Сказала и застыла, не иначе ждала от боярича слов ответных, а то и вовсе насмешки или хохота. Влас о том разумел, не ответил сразу, а уж потом сам поклонился Елене, словно боярыне какой заморской: низко и почтительно.

– И тебе дай бог, Елена Ефимовна. Ты сколь раз меня от смерти обороняла и ни разу не стребовала никакой платы, лишь за ближних просила. А еще за то спаси тя, что показала мне вот токмо что, – смотрел и сурово, и нежно.

– Что ж показала-то? – прошептала изумленно.

– А то, что боярского в тебе больше, чем в ином мужике. И несешь себя достойно, и не считаешь зазорным повиниться, коль виноватая. Кто, кто, а я твой норов выучил. Знаю, как нелегко тебе слова такие дались и поклон низкий, – сказал с душой, сердечно, а она поняла.

Зарделась, растерялась и отступила от боярича, а он за рукав ее ухватил и к себе потянул.

– Еленка, ты ведь с разумом, не кура какая, и иным девкам не чета, так размысли, что тебе тут делать? Лавр вырастет, в силу войдет, примет на себя дела, заботы. А ты? В терему сидеть перестаркой? Ты и брата-то видеть будешь всего ничего, а уж когда у него своя семья заведется, так и навовсе заходить перестанет. Ужель такая доля тебе заказана? – говорил, сбивался, голосом дрожал.

Она глаза распахнула широко, будто никак разуметь не могла, о чем он ей говорит сей миг.

– Власий, не пойму я… – попыталась отойти, а он еще крепче сжал ее плечо, еще ближе к себе притянул. – Ты, о чем говоришь-то? Ведь решена участь моя. В скиту я, иль не видишь? Опричь брата. Обратной дороги нет. Токмо в Зотово и лишь по воле Лавра, боярина будущего.

– Ой, ли? – говорил, а сам смотрел в глаза синие, блескучие, да тонул в них, как тонет кутёнок малый в глубоком омуте. – Только слово молви, сей миг увезу тебя.