Книга Жизнь, страница 41 – Ги де Мопассан

— Дитя мое, вам осталось одно средство — обманите его, скажите, что вы беременны. Он перестанет остерегаться. Вы и забеременеете на самом деле.

Она вспыхнула до корней волос, но решила не отступать ни перед чем:

— А если… если он мне не поверит?

Кюре хорошо знал способы направлять людей и держать их в руках:

— Оповестите всех о своей беременности, рассказывайте о ней направо и налево; под конец придется поверить и ему.

Затем, как бы желая оправдать себя за эту хитрость, он присовокупил:

— Вы вполне в своем праве, церковь допускает сношения между мужчиной и женщиной лишь во имя продолжения рода.

Она последовала хитрому совету и через две недели объявила Жюльену о своей предполагаемой беременности. Он даже подскочила

— Неправда. Быть этого не может!

Она указала причины своих — подозрений. Но он постарался успокоить самого себя:

— Ну! Это ничего не значит. Погоди немного.

И он стал спрашивать каждое утро:

— Ну, как?

А она неизменно отвечала:

— Пока ничего. Да у меня нет сомнений, что я беременна.

Теперь он забеспокоился, досадуя и огорчаясь еще больше, чем недоумевая. Он твердил:

— Не понимаю, решительно ничего не понимаю. Хоть убей, не знаю, как это случилось.

Через месяц она рассказывала свою новость всем на свете, не рассказывала только графине Жильберте из какого-то сложного чувства целомудренной деликатности.

После первого тревожного известия Жюльен не приходил к ней; потом в досаде махнул рукой, заявив:

— Вот уж непрошеный подарок.

И снова стал бывать в спальне жены.

Все шло в точности, как предвидел священник. Она забеременела.

Тогда в приливе самозабвенной радости и благодарности к тому неведомому божеству, которому она поклонялась, Жанна дала клятву вечного целомудрия и стала каждую ночь запирать свою дверь.

Она опять была почти счастлива и только удивлялась, как быстро утихла ее скорбь после смерти матери. Она думала, что не утешится никогда, а не прошло и двух месяцев, как открытая рана стала затягиваться. Осталась только умиленная грусть, словно дымка печали, наброшенная на ее жизнь. Она не ожидала впереди никаких потрясений. Дети будут расти и любить ее; она состарится в душевном покое, не думая о муже.

В конце сентября аббат Пико явился с официальным визитом, в новой сутане, не успевшей просалиться за неделю; он представил своего преемника, аббата Тольбиака. Это был совсем еще молодой священник, низенький, тощий, выражался он высокопарно, а глаза, впалые, обведенные темными кругами, выдавали в нем страстность души.

Старый кюре был назначен деканом в Годервиль.

Жанне его отъезд причинил настоящее огорчение С этим толстяком были связаны все воспоминания ее жизни после замужества. Он ее венчал, он крестил Поля и хоронил баронессу. Она не представляла себе Этувана без мелькающего вдоль ферм брюшка аббата Пико, да она и любила его за веселый, искренний нрав.

Несмотря на повышение, он тоже, казалось, не радовался. Он говорил:

— Нелегко мне это, нелегко, виконтесса. Целых восемнадцать лет пробыл я здесь. Конечно, приход небогатый и вообще не бог весть какой. Мужчины веруют не больше, чем полагается, а женщины, надо признаться, ведут себя весьма непохвально. Девушки не приходят в церковь венчаться без того, чтобы не побывать у божьей матери всех пузатых, и цветы померанца дешево ценятся здесь. А я все-таки любил эти места.

Новый кюре явно был недоволен и даже весь покраснел. Внезапно он заявил:

— При мне все это должно перемениться.

Он напоминал злого ребенка, худой, щуплый, в потертой, но опрятной сутане.

Аббат Пико посмотрел на него искоса, как смотрел обычно в веселые минуты, и возразил:

— Ну, знаете, аббат, чтобы положить конец этим делам, придется посадить ваших прихожан на цепь; да и то не поможет.

Молодой священник ответил жестко:

— Что ж, увидим.

А старый кюре улыбнулся, втягивая в нос понюшку.

— Годы, а с ними и опыт охладят ваш пыл, аббат. Чего вы добьетесь? Отпугнете от церкви последних богомольцев — только и всего. Берегитесь — люди в здешних местах верующие, но озорные. Право же, когда я вижу, что в церковь послушать проповедь входит девушка, толстоватая на мой взгляд, я думаю: «Ну вот, принесет мне нового прихожанина», — и стараюсь выдать ее замуж. Грешить вы их не отговорите, так и знайте, а зато вы можете пойти к парню и уговорить, чтобы он не бросил мать своего ребенка. Жените их, аббат, жените, а о другом и не помышляйте!

Новый кюре ответил сурово:

— Мы мыслим по-разному, и спорить нам бесполезно.

И аббат Пико принялся вновь оплакивать свою деревушку, море, которое было ему видно из окон церковного дома, воронкообразные лощинки, где он бродил, читая требник и доглядывая вдаль на проходящие мимо суда.

Оба священника откланялись. Старик поцеловал Жанну, которая с трудом сдержала слезы.

Спустя неделю аббат Тольбиак пришел снова. Он рассказал о начатых им преобразованиях тоном монарха, вступившего во владение королевством. Затем он попросил виконтессу непременно присутствовать на воскресной службе и причащаться каждый большой праздник.

— Мы с вами стоим во главе общины, — говорил он, — мы призваны руководить ею и неизменно подавать пример, достойный подражания. Мы должны быть единодушны, дабы пользоваться влиянием и почетом. Если церковь и замок заключат между собой союз, хижины будут бояться нас и подчиняться нам.

Вера Жанны покоилась исключительно на чувстве; она была, как все женщины, настроена несколько мистически, а обряды выполняла с грехом пополам, главным образом по монастырской привычке, так как вольнодумная философия барона давно опрокинула ее религиозные убеждения.

Аббат Пико довольствовался тем малым, что она могла дать, и никогда не укорял ее. Но преемник его, не увидев ее у обедни в одно из воскресений, прибежал в тревоге и гневе.

Она не хотела порывать отношения с церковным домом и пообещала все, решив про себя только из любезности проявлять усердие в первые недели.

Но мало-помалу она привыкла ходить в церковь и поддалась влиянию этого хилого, но стойкого и властного аббата. Он привлекал ее, как фанатик, своей восторженной страстностью. Он задевал в ней те самые струны мистической поэзии, которые звучат в душе каждой женщины. Непреклонная строгость, презрение к чувственным радостям, отвращение к мирским делам, любовь к богу, непримиримость подростка, суровая речь, несгибаемая воля — таковы, казалось Жанне, были черты мучеников; и ее, исстрадавшуюся и разочарованную во всем, увлек упрямый фанатизм этого юноши, служителя небес.