Книга Блик, страница 9 – Рейвен Кеннеди

Командир резко переводит взгляд на мое лицо. От раздражения у него подергивается мускул на подбородке. Не говоря ни слова, он разворачивается и выходит, чуть не задев полу изогнутым шипом между лопатками.

В потрясении я просто стою и смотрю на место, где он только что находился. На меня снисходят самые разные эмоции, как запахи в саду. Я смущена, сбита с толку, зла и уязвима. Слишком уязвима.

Почему он просто ушел?

Я быстро принимаюсь за дело и натягиваю дрожащими пальцами сорочку. Он ушел, но может вернуться.

Слышу снаружи шаги и чертыхаюсь, резко подняв оброненный мех и прижав его к груди. Даже в сорочке я чувствую себя обнаженной, а когда оглядываюсь в поисках оружия, меня охватывает ужас.

– Я захожу.

Услышав голос, я хмурюсь, потому как точно понимаю, что это не командир. Голос слишком высокий, слишком… дружелюбный.

В палатку заходит незнакомый мужчина и незамедлительно выпрямляется, когда за ним опускается пола. Первым делом я подмечаю, какой он худощавый.

Второе, что обращает на себя внимание, – левая половина его лица, изуродованная, как будто обгорела много лет назад и плохо зажила, и поэтому на коже остались рубцы и отметины. Левой брови нет, веко опущено, а уголок губ почти не двигается.

Мужчине около сорока, у него тонкие каштановые волосы и смуглая кожа, а вместо кожаной формы, которую носят все солдаты, он одет в толстое черное пальто длиной до колен, подпоясанное на талии ремнем.

– Я Ходжат, – говорит он, в его голосе звучит южноореанский акцент, который я не слышала много лет. – Пришел вас осмотреть.

Я свожу брови, в голове кружат разные мысли, пока мужчина за мной наблюдает. Командир заметил меня голой и теперь отправляет своих мужчин, чтобы и те поглазели?

Я каменею и сжимаю пальцами мех, а в горле застревает крик.

– Убирайтесь.

Ходжат недоуменно смотрит, запрокинув голову, когда слышит злобу в моем голосе.

– Простите, что? Но командир разрешил мне вас осмотреть.

От жуткой ярости я застываю на месте.

– Неужели? Ну а я не разрешаю вам смотреть на меня, что бы там ни сказал ваш командир. Так что можете разворачиваться и уходить. Сию же минуту.

Ходжат выглядит изумленным.

– Но я… нет, миледи, я – лекарь.

Теперь сконфуженной выгляжу я. Я снова обвожу мужчину взглядом и впервые замечаю, что он держит сумку, а на обоих рукавах в районе плеч вышиты красные полосы. Привычный знак для армейского целителя в Орее.

– Ой, – произношу я, гнев тут же тухнет. – Извините. Я подумала… да забудьте. Почему же командир вас прислал?

Он кивает на мою разбитую губу и щеку, где, вероятно, расплылся огромный синяк.

– Думаю, причину я вижу, миледи.

Меня удивляет формальность, с которой он обращается. Я скорее ждала, что армейский целитель окажется грубияном, тем более учитывая, в какой армии он служит.

– Я в порядке. Заживет.

Его не смущает мой снисходительный тон.

– И все же мне нужно вас осмотреть.

Я поджимаю губы.

– Дайте угадаю: потому что вам командир приказал.

Один уголок его губ приподнимается в улыбке, тогда как покрытый шрамом остается на месте.

– Вы быстро схватываете, миледи.

– В основном просто болит и ноет. И вы можете звать меня Аурен.

Он кивает и ставит сумку.

– Позвольте все же взглянуть, леди Аурен.

Я хмыкаю, отчасти развеселившись от обращения, которым он продолжает пользоваться, отчасти от раздражения.

– Бывало и хуже, если откровенно.

– Вряд ли такое приятно слышать лекарю, – бормочет под нос Ходжат и, встав рядом, осматривает меня. По счастью, взгляд у него беспристрастный, в нем нет ничего зловещего или отпугивающего. – Откуда у вас это? – спрашивает он, показав на мою щеку.

Я отвожу взгляд в сторону.

– Меня ударили.

– Хм. Когда говорите или жуете, больно?

– Нет.

– Хорошо. – Карие глаза смотрят на мою опухшую губу, хотя я чувствую, что рана там уже затягивается.

– А здесь болит? Вам не выбили зуб?

– К счастью, нет.

– Ладно, ладно, ладно, – произносит он. – Есть ли еще у вас раны?

Я мнусь.

– Я упала на камень. Думаю, ударилась плечом, но не могу посмотреть, чтобы узнать наверняка.

Ходжат что-то бурчит себе под нос и подходит ко мне сбоку, но я мешкаю.

– Э-э-э, только взгляните. Не трогайте.

Он замирает, но кивает и остается на месте. Не сводя с него взгляда, я опускаю воротник рубашки и обнажаю плечо. Он наклоняется поближе, но, хвала богам, не порывается прикоснуться.

– Да, здесь небольшая рана. У меня тут кое-что есть.

Он подходит к своей сумке и, порывшись в ней, извлекает какой-то раствор. Я, смущенно переминаясь, смотрю, как он переворачивает стеклянный флакон, смачивая уголок салфетки, берет еще одну склянку и возвращается ко мне.

Ходжат протягивает руку, чтобы приложить салфетку к моей коже, но я непроизвольно отпрыгиваю. Выпучив глаза, он замирает.

– Простите, миледи, я забыл.

Я прокашливаюсь.

– Все хорошо. Я сама.

Он протягивает мне салфетку, и я беру ее, прижав смоченную ткань к ране. Тут же начинает щипать, и Ходжат, услышав, как я втягиваю воздух, наклоняет голову.

– Немного поболит, но очистит рану.

– Спасибо, что предупредили, – сухо отвечаю я.

Я заканчиваю обрабатывать рану и, увидев кивок, возвращаю ткань ему.

– Пусть немного высохнет для начала, – дает он наказ.

– Хорошо.

Ходжат поворачивается, чтобы убрать салфетку, но случайно наступает на мои ленты. Я громко охаю, когда он нечаянно тянет за них и мнет сапогами и без того воспаленные отрезки.

Увидев на моем лице гримасу, он тут же отпрыгивает назад.

– О, прошу прощения, миледи. Я… – Опустив взгляд, он замечает, на что наступил, и резко смолкает. – Что… что это?

Я хватаю ленты и прячу их за спину.

– Это всего лишь ленты на моей рубашке.

Выражение его лица подсказывает, что он ни капли мне не верит, да и, откровенно говоря, правильно делает, потому что они слишком широкие и длинные для завязок.

Под его взглядом я застываю, поскольку он явно заметил, что ленты выглядывают из-под рубашки. Я немедля закутываюсь в меха, чтобы прикрыть спину, но понимаю, что уже слишком поздно.