Книга Осколки наших сердец, страница 70 – Мелисса Алберт

Я кивнула, сжав губы.

Мама выглядела как изнуренный годами заключения узник, внезапно удостоенный амнистии. Уставшие глаза светились новообретенным смыслом, под ними залегли круги.

– А помнишь, как написала свое первое заклинание? В день летнего солнцестояния. Ты всю ночь не спала, пила кофейное молоко. – Она коротко и звонко рассмеялась. – А как нашла свой волшебный камень?

– Я забыла о Билли, – прервала ее я. – Я лгала Хэнку. И потеряла половину своей жизни.

Ее сияющая улыбка померкла.

– Да.

– Зачем, мама?

– Если ты все вспомнила, то должна знать, зачем. – В ее голосе не было вызова. Скорее, безнадежность. Потом ее глаза расширились от ужаса. – О боже. Это она заперла тебя здесь, во сне? Марион?

– Я сама сюда попала, мам. Я нашла ее, а потом нашла вас. Ради бога, мам, – я топнула ногой, как ребенок, – прекрати меня недооценивать!

Небо разверзлось над нашими головами. Дождь падал на нас каплями мягкими, как ватные шарики, и, как медицинский спирт, высыхал, едва коснувшись кожи.

– Я хотела тебя защитить, – ее глаза казались огромными на изнуренном лице. – И я была неправа, я была дурой. Я все сделала не так. Но я всегда… всегда любила тебя.

– Но я не чувствовала этого. Такая любовь считается?

– Я наделала глупостей. Но я всегда тебя любила. Всегда.

– Любила? – жестоко ответила я. – Ты отняла у меня половину меня и засунула в коробку из-под обуви! А потом не смогла любить то, что от меня осталось.

Ее подбородок задрожал.

– Я не верю, что ты так думаешь.

– Пять лет, мам. Пять лет ты не смотрела мне в глаза!

– Мне было стыдно, Айви. Я мучилась от стыда. Я же… считай, покалечила тебя. Но я собиралась все исправить. Мы с папой договорились… что я верну тебе память, когда тебе исполнится восемнадцать. В восемнадцать мы хотели все тебе рассказать, открыть шкатулку, и…

– А в итоге открыла Марион. И ничего уже не исправить.

– Прости меня. За все.

Она плакала. Моя мама, которая никогда не плакала – даже когда Хэнк случайно прищемил ей пальцы дверью машины. И ее слезы подействовали на меня сильнее слов. Она задолжала мне эти слезы. Но все же этого было мало, и извинения поступили слишком поздно. Я все еще чувствовала себя ужасно.

– Прекрати! – сердито выпалила я. – У нас нет времени.

Никогда еще я не видела ее такой неуверенной, она была совсем не похожа на маму, которую я знала.

– А может, это единственное, на что у нас есть время.

– Что это значит?

Ласковый дождь усилился, капли били больнее. Вонзались в кожу, как осколки стекла.

Тетя Фи подставила ладонь, поймала пару капель, нахмурилась.

– Айви, – сказала она, – это точно твой сон?

– Все еще мой, – ответила Марион. Она стояла чуть в сторонке под зонтиком.

Мать метнулась вперед и встала между мной и Марион. Я слышала ее испуганное дыхание. Поморщилась, когда капли дождя стали ударяться о кожу и причинять реальную боль – это были уже не маленькие осколки, а крупные, зазубренные, как розочка от разбитой бутылки.

Я резко вдохнула, осознав, что дождь идет из-за меня. Эти капли были каплями моей обиды и гнева. Как только я это поняла, мне уже не стоило никаких усилий превратить зонтик Марион в большую черную птицу. Та принялась царапать ей лицо. Марион завизжала, обратила птицу в облако черного дыма, и оно улетело прочь.

Мы вчетвером стояли под стеклянным дождем. Я знала, что дождь – моих рук дело, но справиться с ним оказалось сложнее, чем с зонтом, ведь дождь рождался из моей ярости, а она никуда не делась. Я не могла заставить ее исчезнуть, поэтому просто поставила ее на паузу, и острые капли застыли в воздухе, неподвижные и сверкающие. Потом я собрала их вместе. Я, видимо, хотела соорудить из них волшебное оружие, что-то вроде стеклянного клинка, который прорезал бы нам выход из этого затянувшегося сна. Но мы все еще находились внутри сна Марион, и я могла колдовать лишь в его рамках, поэтому капли дождя превратились в предмет из ее воображения – большое круглое зеркало, с помощью которого она вызывала дух Астрид, то самое, куда ее загнала мама.

В это зеркало легко мог пройти человек. Воздух пропитался запахом стеклянного дождя. Капли продолжали сливаться с зеркалом, которое увеличивалось на глазах и превращалось в разинутую сверкающую пасть.

– О черт. Только не это, – пролепетала Марион, когда пасть щелкнула зубами у самых наших ног.

Она прервала сон.

Как только я почувствовала, что сон тает, я заставила сознание вернуться в тело и вскочила на ноги. Меня шатало, кружилась голова, но я стояла на ногах. Я проспала меньше часа, но мама с тетей Фи лежали на полу уже бог знает сколько часов или дней. Им не сразу удалось даже разлепить глаза.

Марион могла убить их обеих. Я физически ощущала ее готовность сделать это. Риск был вполне осязаемым. Впрочем, она могла убить их давно и не убила. С глубоким презрением смотрела, как они пытались пошевелиться.

– Вы как, в порядке? – спросила я.

Мама закашлялась. Пылинки попали в пересохшее горло.

– Марион, – взмолилась она, – прошу.

– Не смей, – прошипела Марион. В гневе ее лицо было больше похоже на человеческое, но вспышка гнева быстро прошла.

Мама снова тихо позвала ее по имени.

– Делай, что хочешь, но только со мной. Не трогай Айви. И Фи. Их тебе не за что наказывать.

Марион улыбнулась, раздвинула влажные губы и обнажила белые ровные зубы.

– Боже, Дана, когда ты стала такой жалкой? Даже врать толком не умеешь. Я же за тобой следила. Все это время. Через год после того, как ты столкнула меня в подзеркалье, вы с Фи сидели на берегу и договаривались, что отныне будете считать меня мертвой. А ведь обе знали, что это не так. И все же обе решили не спасать меня. А вместо этого чем ты занималась? Ах да. Гадала по руке пьяным подружкам невесты.

– Тогда мы обе виноваты, – вмешалась Фи. – Отпусти Айви и покончим с этим. Сделай, что задумала.

Я вышла вперед, но Марион заговорила первой, и ее слова почти повторили то, что я сама собиралась сказать.

– Вы только себя послушайте. Да Айви лучше вас вместе взятых. Она примчалась вас спасать! Хватит притворяться, что ей нужна ваша защита.

– Да, мам, – подтвердила я, – лучше помолчи.

Мама поморщилась, услышав мой тон, но я не обратила на нее внимания. Мой взгляд был прикован к Марион.

– Что тебе нужно? – спросила я. – Зачем вернулась? Ты хочешь нас убить?

Когда она смотрела на меня, у меня возникало странное чувство: как будто кто-то смотрел на меня сквозь нее, и ее глаза были лишь глазками, через которые за мной наблюдала невидимая сущность. Холодная, скользкая, начисто лишенная всего человеческого.