Онлайн книга «Трое»
|
– У меня нет ни су, Лили! Мне нечем тебе заплатить. Разве что этим. Нина сняла кольца – бриллиантовое, помолвочное с сапфиром и обручальное – и сказала: – Я продам их и продержусь некоторое время. – Побереги свои побрякушки! Обсудим финансы позже. Когда позже? Как долго ей придется прятаться? Ладно. Посмотрим. Она спрятала украшения в ящик. Когда Нина выходит на улицу, она надевает джинсы и куртку с капюшоном. Она уже похудела на десять килограмм, бросила пить и принимать гормоны. Оставила только снотворное на ночь, чтобы не снились кошмары. Лили купила ей одежду и туалетные принадлежности. По магазинам ходит она, а Нина уже два месяца сидит в убежище. – Ты как будто прячешь подпольщицу из Сопротивления или… военную преступницу. – На планете можно затаиться в двух местах на выбор: на кладбище и в приюте. К нам никто не заглядывает. Люди боятся заразы. И быть покусанными. Заведение Лили расположено далеко от центра Ла-Комели. Между двумя заброшенными зданиями. Полный день трудится только она. Человек десять волонтеров работают с девяти утра до часа; если кто-то наносит визит, то всегда договаривается заранее по телефону. А те, кто подбрасывает к ограде щенка, собаку или коробку с котятами, прячут лица и торопятся исчезнуть, так что риск практически нулевой. Ну, движется чья-то тень по псарне, мало ли кто это может быть… Опасаться стоит двух муниципальных полицейских, которые привозят в приют отловленных бродячих собак. С ними пересекаться нельзя. После 13:00, услышав, что все ушли и последняя машина покинула стоянку, Нина выходит поговорить с животными, приласкать их. Они больше ее не боятся, считают своей. Такой же горемычной. В декабре 2000-го в приюте состоят на довольствии тридцать два пса и сорок девять котов и кошек. Поприветствовав всех, Нина идет к Лили, чтобы разделить с ней сэндвич. На время ланча ворота запираются, можно сидеть спокойно, и они болтают, как старые подруги. – Почему ты делаешь это для меня, Лили? – А почему нет? 74
27 декабря 2017 – Я выучила много фрагментов «Мела» наизусть… – сообщает нам Нина. Мы только что посмотрели «Во все тяжкие», лежа рядом на широкой кровати. Я в восторге, Нине понравилось меньше. Я переместилась на узкую койку, хотя с самого детства чувствовала, что должна спать на двуспальной. В этот самый момент Нина делает свое признание и начинает декламировать один из отрывков. Ее голос, звучащий в полумраке комнаты, пронзает мне сердце. Она. Когда я спрашиваю: «Как бы ты хотела зваться в моем романе?» – она отвечает: «Анжелика». «Нелепость какая!» – Он скалит зубы. На вопрос: «А тебе как угодить?» – он фыркает: «Назови Куртом, в честь Кобейна…» Она не комментирует, только улыбается. Так существует Анжелика. Довольствуется. А я подпитываюсь ее вечной удовлетворенностью. Он, Курт, великолепен. Его ищущий взгляд говорит о внутренней свободе и мальчишестве, но он всегда начеку и не просит милостыню у судьбы. Он повсюду свой, ему везде комфортно… – Вино осталось? – спрашивает Этьен. Я встаю, выливаю остатки из бутылки в стакан и протягиваю ему. – Спасибо. Нина ловит мою руку. – Я прочла «Мел» и чуть не умерла от огорчения из-за того, что не сумела разгадать тебя. А потом поняла, что душа у тебя одна. Адриен или Виржини – не имеет значения, ведь у твоей души нет пола. Мы сходимся с людьми не по принципу мужчина/женщина, нам важно, что от них исходит. Я целую ее руку и молча возвращаюсь в свой угол. Что тут скажешь… * * * Уже почти три, а я все никак не засну. Не могу избавиться от воспоминаний. Вслушиваюсь в их дыхание. Мы не ночевали вместе со дня девичника Нины. В ту ночь мы похоронили наше детство. Нина больше не цитирует мой роман, но я все еще слышу ее голос, как ложное эхо. Я думала, они давно спят, но тут Этьен встал и сказал: «Я уже скучаю по моему мальчику…» Лица я не различаю, вижу только высоченный силуэт. – Хочешь вернуться? – я шепчу, боясь разбудить Нину. – Куда? – В Лион. Можем рвануть назад. – И речи быть не может. – А Луиза считает, что очень даже может. – Только не начинай. – … Он открывает окошко в ванной и щелкает зажигалкой. – И потом, кости в машине вполне могут быть Клотильдины… – продолжает он тихим голосом, – и тогда я в полном дерьме. Слышать ничего не желаю… Не представляешь, как у меня полегчало на душе, когда они подняли машину со дна Лесного озера. – А я думал, ты испугался. Он отвечает не сразу. – Ты ошибся. Я наконец получил подтверждение, что не бредил и это был не кошмар. Я не псих и видел, как проклятая тачка уходила под воду! – Думаешь, все это время Клотильда была в машине? – С нее станется… В любом случае этого я никогда не узнаю. – Почему? Анализ ДНК всесилен. – Я умру раньше. – … – Ты позаботишься о Луизе? – Да. – Клянешься? – Чем хочешь. – До сих пор злишься? – Никогда не перестану… Ненавижу тебя, Этьен. Ты меня использовал, шантажировал… – Понимаю. Я и правда вел себя по-скотски. – Я тоже. С Ниной. – Почему ты все бросил? Париж, пьесы, театр. Дела шли просто отлично. – После пережитого ада Ла-Комель стал спасением. Он закрывает окно. Присаживается на край кровати, и я напрягаюсь. – Почему ты так и не отчекрыжил пиписку, Адриен? – Твоя тактичность несравненна, Этьен! – Тсс, не шуми, Нину разбудишь. – … – Прости меня… Сам знаешь, у меня с этими… трудные отношения… – С педиками? Но я не гомосексуалист, Этьен, я – женщина. – Ты трус, влюбленный в мою сестру. То есть гомосексуалист. – Не желаю обсуждать эту тему с тобой. – Почему? Я скоро сдохну, можешь все мне выложить… Тебе страшно? – В точку! Мне страшно. – Чего ты боишься? – Счастья, освобождения, того, что не пойму, кем стал, раз и сейчас не знаю, кто я. 75
Май 2001 У «Общих детей» было пять номинаций на премию «Мольер», но всё отобрал американский драматург Ричард Калиноски со своей пьесой «Зверь на Луне». Колоссальная, мастерски написанная пьеса. Адриена спектакль [171] потряс до глубины души, игру Симона Абкаряна и Коринн Жабер он не забудет до конца своих дней. У него даже руки дрожали, когда он покидал Théâtre de l’Oeuvre [172] в толпе восхищенных зрителей. |