Книга Последнее пророчество Эллады, страница 22 – Мария Самтенко

— Ну, чего ты, — тихо спросил Владыка, когда они остались одни. — Все вроде нормально, а потом на тебя как находит.

Пока Персефона думала о Макарии, царь успел развести костёр, и пламя снова отражалось на его скулах.

Царица заставила себя преодолеть неловкость из-за очередной истерики и улыбнуться:

— Ну, он всё же сожрал мою дочку. Думаю, всё будет нормально, когда я отомщу.

«Когда Арес будет сидеть в Тартаре, разрубленный на куски».

Аид поднял с песка какой-то засохший прутик, прочертил линию. Потом — ещё одну. Спросил, не глядя в глаза:

— И всё же я не пойму — почему? Даже мой папа Крон не ел детей просто так. Гадкие мойры предсказали, что его свергнет сын. И Зевсу тоже предсказывали, он съел Метиду. Там, правда, постаралась Лисса-Безумие, мы её потом к Гере отправили. Титанов в Тартаре пожалели.

Персефона пожала плечами — почему бы не рассказать?

— Перед тем, как ты убил мойр, и все оракулы замолчали, они всё же ухитрились напрясть кое-что лишнее. Дельфийский оракул успел записать последнее пророчество мойр, последнее пророчество Эллады: если Война возьмёт в жены Весну и возглавит Смерть, его свергнет Сын. Сотни лет его хранили в Дельфах, скрывая ото всех, пока на нашей свадьбе Аполлон не упился амброзии и не сболтнул Аресу.

— Вот как? — прошипел Аид. — Да если бы я знал, что Аполлон такое трепло, он был бы следующим после мойр.

— Ты знаешь, — продолжила Персефона, — я так обрадовалась, когда поняла, что ношу дочь. Про дочь ведь никто ничего не предсказывал, верно? Но этот гадёныш, этот ублюдок, этот навозный червяк… — её голос сорвался, — решил, что лучше подстраховаться. Он сожрал мою дочку, мою Макарию просто на всякий случай! Ты понимаешь?! Просто на всякий случай!

Перед глазами всё поплыло, и царица уткнулась лицом в ладони. Она снова начала плакать, как и всегда, когда вспоминала о дочке.

Тихий голос Владыки Аида донёсся как будто из другого мира:

— Ну, мойры! Успели нагадить, твари! — он добавил несколько слов на варварском языке.

— Ты знаешь, — продолжила Персефона, все так же не отрывая рук от лица, — как минимум одно утешение у меня было. То, что ты их убил. Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — сказал Аид, и вдруг придвинулся к ней, обнял, запустил пальцы в волосы и положил её голову к себе на плечо. — Всегда пожалуйста.

На нём снова была куртка, она пахла кожей. Царица уткнулась носом ему в плечо, принимая утешение; когда он медленно и будто рассеянно провёл рукой по её спине, порывисто вздохнула, прижимаясь к нему, и пробормотала, что он стал слишком много себе позволять. И что у него определённо есть виды на Подземный мир.

— Тише, — сказал Владыка. — Мне нужно подумать. И насчёт видов тоже. Хотя это так не делается.

— Делается, — возразила царица. — Как раз так и принято в Элладе.

Он снова собрал её волосы в горсть, как тогда, и ей не хотелось отстраняться. Но Аид легонько коснулся губами её виска, осторожно отодвинулся и вернулся к своим рисункам на песке.

— Ты знаешь, большинство эллинских традиций я нахожу идиотскими. И те, которые связаны с похищениями или с превращением в рыб, птиц или животных — в особенности.

Персефона не могла не улыбнуться:

— А как, по-твоему, нужно?..

Владыка пожал плечами:

— Ну, я должен тебе что-нибудь подарить.

Царице страшно захотелось спать, и о подарках как-то не думалось, поэтому она просто предложила подарить ей Ареса. Желательно по частям — ну, или что-нибудь другое, не менее воодушевляющее.

Потом поёжилась от холода и выпросила у Аида его куртку.

Почему-то просить было легче, чем раньше. Наверно, из-за того, что она слишком устала.

Аид снял куртку, и Персефона завернулась в неё. Легла на траву, свернувшись клубочком, и задремала, вдыхая запах кожаной куртки и душистых трав. Временами просыпаясь, она то видела Минту с Гермесом, то слышала хихиканье Эмпусы из ямы, то наблюдала за Аидом, рисующим на песке, и любовалась его хищной улыбкой.

Она проснулась с рассветом. Где-то в вышине розоперстая Эос золотила облака перед колесницей Гелиоса. Тьма медленно растворялась, открывая бесконечный горизонт, от которого царица успела отвыкнуть.

Минта заливала водой потухший костёр, Гермес наблюдал за ней с мрачной усмешкой на губах; Аид стирал с песка остатки своих чертежей.

— Выспалась? — улыбнулся он.

— Не уверена, что я вообще когда-нибудь высплюсь, — пожала плечами Персефона. — Кажется, мне нужно отдохнуть после… кхм…

— После разрушения собственного дворца и превращения Подземного мира в дикие джунгли, — хихикнула Минта, заключая царицу в объятия. — Я пошла. Пожелай мне удачи!

— Удачи! — кивнула Персефона. — Вот уж не знаю, что тебе поручил Аид, но, пожалуйста, рискуй собой только ради дела, а не чтобы затащить очередного несчастного себе на ложе.

Минта проворчала, что из несчастных у неё был только Гермес, а все остальные вполне счастливые, помахала всем ручкой и скрылась в кустах. Психопомп проводил её взглядом, буркнул что-то про похотливые растения и, кивнув на прощание Аиду с Персефоной, ушёл в противоположном направлении.

Персефона заглянула в яму с Эмпусой — та вернула свой настоящий облик и, глупо хихикая, плескалась в поднявшейся воде.

Обернувшись, царица поймала полную предвкушения улыбку Владыки. Тот явно тоже куда-то собирался.

— Не хочешь рассказать, куда ты их послал?

— Если вкратце, то Минта с Гермесом будут шпионить, а мы — заключать союзы. Конкретно ты… — он перешёл на шёпот.

— А если я не согласна? — уточнила царица, выслушав все его указания.

Некоторые из них показались довольно бредовыми, но в целом план её устраивал — просто хотелось посмотреть на реакцию Владыки.

— Аргументируй, — предложил Аид, складывая руки на груди. — Но учти, аргументы «кто так делает» и «да это же бред» уже заняты Гермесом.

— Придурок, — скривилась царица. — И он ещё с тобой спорит?.. Всё, пусть больше не попадается мне на глаза.

— Представь себе, спорит. А как тебе «Владыка, ты рехнулся»?

— Ужас, — покачала головой Персефона. — А почему, собственно, такая бурная реакция?

Аид пожал плечами:

— Ему, как и тебе, не очень нравятся мои… методы. Впрочем, они ещё со времен Титаномахии никому не нравились.

Царица мимолётно посочувствовала Зевсу, Посейдону, а заодно и всем остальным, и приготовилась к тому, что Аид начнёт говорить что-то вроде «сама похитила, сама и расхлёбывай». Но тому, очевидно, хотелось бежать и воплощать собственные планы, явно более коварные, чем те, которые он придумал для Персефоны.