Книга Пепел между нами, страница 55 – Маргарита Дюжева

Я просто хочу научиться заново дышать.

Миша, наконец, замечает меня. Упирается взглядом в мои сапоги и медленно ползет выше, пока не добирается до лица.

— Привет.

Я это не сказала. Просто подумала

Губы словно не мои. Я будто у кого-то их украла и теперь невнятно шлепаю, пытаясь что-то произнести.

Он молча сгребает снег на землю, расчищая место на лавке рядом с собой. Я так же молча сажусь. Как и он, накидываю на голову капюшон и прячу руки в карманах.

Мы сидим с ним, как два замерзших воробья на обледенелой ветке, и смотрим, на падающий снег, слушаем друг у друга дыхание.

На улице никого — все нормальные люди в такую погоду сидят дома, пьют чаи с вареньем и греются в семейном кругу. А мы здесь на лавке. Холодные, несчастные. Между нами, пропасть из прошлых ошибок, через которую перекинут тонкий мост-веревочка. Без перил, без страховки. Хочешь идти — иди на свой страх и риск.

И я все-таки решаюсь на первый шаг:

— Я звонила тебе.

— Телефон на работе забыл. Возвращаться лень.

— Ты давно тут сидишь?

— Я не знаю. — он равнодушно жмет плечами, — наверное давно.

Судя красному носу и сугробам у него на спине точно не пять минут, и не двадцать, а гораздо дольше

— Зачем ты здесь?

— А ты? — отвечает вопросом на вопрос.

Теперь моя очередь жать плечами и рассматривать побелевшие от холода ладони.

Снова молчим. Долго. Настолько, что тишина начинает разъедать изнутри.

— Злат, я тут подумал, — Краев тяжко вздохнул и у меня что-то треснуло внутри, надломилось. Стало страшно, — я понимаю, что сделал тебе больно. Понимаю, что мое присутствие тебе как серпом…

— Миш, — пытаюсь его остановить, потому что не готова услышать его слова. И не хочу их слышать. Он ведь не прощается? Только не теперь, когда я собрала все свои силы и смелость и готова попробовать.

— То, что видеть меня не хочешь — тоже понимаю, но… не уйду, прости.

У меня в животе лопается склянка с расплавленным маслом. Его ответ оглушает. Взрывается в голове фейерверком разноцветных искр и острых иголок. Я не могу говорить, могу только слушать, беспомощно утопая в его словах.

— Тот случай с Любой — это просто апогей идиотизма. Знаю, что это не оправдание, но я реально не соображал там ни хрена. Злился, накручивал себя, представляя вас с Колей, а потом обдолбался в ноль и решил наказать. Дескать тебе можно, а чем я хуже… Наказал…молодец. Всех. Я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь меня простить

— А если придется ждать очень долго?

— Мне все равно. Я с вами хочу быть, Злат. С тобой и с сыном. И все те слова, которые ты сегодня мне сказала — заслужил. Ты в праве злиться.

— Я сегодня видела Тимофееву …это было больно.

— Что бы она тебе не сказала — неправда. Последний раз я видел ее тогда на общем собрании в универе. И все. Ни звонков, ни встреч, не переписок. Ее номер в черном списке. Она в прошлом.

— У нее, кажется, на этот счет другое мнение, — я невесело усмехаюсь.

В груди ноем старая заноза, которая уже вросла в ткани, но при каждом неосторожном движении дает о себе знать.

— Я не знаю, что на это сказать, — Краев беспомощно шмыгает покрасневшим от холода носом, — это ее проблемы.

— В прошлый раз ее проблемы стали нашими.

— Такого больше не повторится. Это был болезненный урок, но я сделал выводы. И выбор. Мне нужна только ты. Я готов дать тебе столько времени сколько захочешь. Только не прогоняй, пожалуйста. Я постараюсь приходить не так часто, чтобы не мозолить тебе глаза и не раздражать…

— Ты не раздражал. — Я обессиленно прикрываю глаза, — все это время ты не раздражал. Твои помощь и поддержка для меня очень много значат. А сегодняшний мой всплеск — он пустой. Без причины. Я просто поддалась чужим словам и своим сомнениям и завелась. Это было грубо

— Заслуженно, — не согласился он, — ты сказала то, что должна была сказать раньше, с самого начала.

— Все равно я чувствую себя конченой истеричкой. Мама права, мне надо что-то пропить, я не справляюсь, и эти чертовы гормоны меня точно добьют. Я превращаюсь в бешеную, растрепанную ведьму, готовую порвать каждого, кто громко пыхтит в моем присутствии.

Краев задерживает дыхание.

Это выглядит так смешно, что я невольно улыбаюсь. В груди пульсирует, почти больно, зубы сводит. Я сама себе кажусь оголенным сгустком нервов. Вся разобрана, разбита, трясусь и вовсе не от холода.

— Не торопи меня, пожалуйста. Я хочу попробовать еще раз, — говорю, а у самой по щекам слезы. Потому что страшно и потому что действительно хочу, — но мне так плохо.

Может, это неправильно. Может, надо было обрубить все хвосты, гордо хлопнуть дверью и дальше выть на луну, ожидая, когда на горизонте появится кто-то новый, способный отогреть сердце. Надеяться, что позволю ему это сделать, не буду сравнивать с Краевым и найду в себе то, что смогу дать взамен.

Я скучная. Или слабая. Или нудная. Или просто дура, которая растеряла где-то остатки гордости. Потому что не было желания ждать, пробовать что-то новое, экспериментировать.

Именно здесь, на этой холодной, занесенной снегом лавке, рядом с Краевым, я поняла чего хочу.

Его.

И речь не о сексе, предающих телах и мокрых трусах. Речь о человеке полностью, со всеми его тараканами, косяками и несовершенствами.

— Я не стану навязываться. Просто не прогоняй.

— Не буду.

Мы оба замолкли.

— Ты простишь?

— Я пытаюсь, Миш, — дышу на покрасневшие от холода пальцы, и он молча протягивает мне свои перчатки. Они большие. Моя узкая ладошка тонет в них, но чужое тепло приятно щекочет кончики онемевших пальцев. Приятно, но горько. Слишком много горечи и нужно как-то учиться с ней жить. Не давиться каждый, не захлебываться, а отпускать. Это будет сложно, но я попытаюсь.

— Я хочу, чтобы ты меня услышал, Миш. И понял. Я прекрасно понимаю, что не бывает идеальных людей. У каждого есть право на ошибку. Но только на одну. Ты свою уже использовал. И если когда-нибудь снова случится, то же, что и с Тимофеевой…

— Не случиться. Я все осознал…

— Не надо громких слов, — качаю головой, — Если вдруг это повторится, то я уйду. Уже не сомневаясь, не оглядываясь и ни о чем не жалея. Поверь, у меня не дрогнет. Ничего и нигде. И моя совесть будет абсолютно чиста. Я предупредила, Миш, дальше делай выводы сам.

— Поверь, я сделал. Давно.

Он протягивает мне раскрытую ладонь.

Я смотрю, как на нее падают и исчезают снежинки, превращаясь в прозрачные капли. Смотрю и не знаю, что делать. Это черта, рубеж и надо было решать с какой стороны я хочу остаться. В прошлом, которое разъедало изнутри, или готова шагнуть в неизвестное будущее.