Книга Последнее прощай, страница 23 – Фиона Лукас

* * *

Солнце еще держалось на горизонте, окрашивая его широкими лимонно-персиковыми полосами, когда Броуди свернул на парковку за Хай-стрит в Тотнесе. Кругом было пусто, и он выбрал место поближе к выходу. Он заглушил мотор и остался сидеть, глядя куда-то вдаль. Льюис, свернувшийся было позади него калачиком, прыгнул на пассажирское сиденье, взглянул на хозяина и гавкнул.

Броуди повернулся к нему.

— Я знаю, — устало сказал он. — Дай мне минуту.

Несколько месяцев назад он наткнулся по телевизору на кусочек какой-то передачи про благополучие и психическое здоровье. Что там говорил смазливый белозубый доктор про способы снятия напряжения в стрессовых ситуациях? Что-то про дыхание? Про необходимость психологически настроиться? Он не собирался слушать ничего подобного, однако кое-что в голове, по всей видимости, осталось.

Так он сидел, силясь что-нибудь припомнить, и прислушивался, как в груди учащенно колотится сердце. Нижняя половина его легких, казалось, перестала функционировать, отчего он втягивал носом воздух и снова непроизвольно его выпускал. Его ладони, вцепившиеся в руль, стали влажными.

Но не мог же он просидеть подобным образом целый день, так и не сдвинувшись с места. Магазины скоро должны были начать открываться, а ему к этому времени хотелось уже быть на обратном пути к своему болоту, блаженно утапливая в пол педаль газа.

Он глянул на Льюиса:

— Просто сделаем это, верно?

Льюис поднял голову и радостно залаял. Броуди мог поклясться, что ему еще не доводилось встречать пса, обладающего таким энтузиазмом и оптимизмом. Аж противно.

Он сделал глубокий вдох и открыл дверцу автомобиля. Несмотря на раннее утро и отсутствие поблизости машин и людей, его внимание сразу привлек какой-то шум. В воздухе стоял гул — характерные отголоски того, что где-то неподалеку жили и трудились люди. Во времена, когда его местом обитания был город, этих звуков он бы даже не заметил — подумаешь, фрагмент заставки повседневности, но в сравнении с тишиной, царящей в доме на болоте, даже рокот двигателя проезжающей за несколько улиц от него машины звучал слишком громко.

Неужели это он провел в Лондоне все те годы? Казалось, это был кто-то другой.

Он поскорее достал из багажника коробку с игрушками и, ведя Льюиса рядом на поводке, двинулся по тесным закоулкам, пока наконец не добрался до задворок магазина почти в самом конце узкой и круто уходящей в гору Хай-стрит. Он поставил свою ношу у черного входа и сунул внутрь конверт с описью и ценами на каждый товар. Он собрался было уходить, но замер и взглянул на дверь. Недавний разговор с Анной заставил его задуматься, что он превратился в настоящего отшельника. И вместо того чтобы повторить тот же путь, но в обратном направлении, он вновь подхватил свою коробку и, убедившись, что надежно держит ее одной левой, постучался свободной рукой.

Несколько мгновений спустя дверь распахнулась, и за ней возникла Моджи:

— Броуди! Чему обязана такой честью?

Он знал Моджи уже без малого два десятилетия. Давным-давно, в той, другой жизни у нее был детский книжный магазин в Южном Лондоне, но потом, когда муж с ней развелся и уехал обратно в Нигерию, она со своей старшей дочерью переехала сюда. Это по совету Моджи шесть лет назад он присмотрелся к здешней округе в поисках места потише, когда в городе стало совсем невыносимо.

Она была миниатюрной и кругленькой — пришлось тянуться, чтобы его обнять и поцеловать в щетинистую щеку. Броуди не сопротивлялся, но он так давно не прикасался к другим людям, что ощущения были смешанные. Они больше не дарили прежнего тепла, что казалось странным, ведь он всегда считал себя человеком тактильным.

Моджи выпустила его из своих объятий, и Броуди отчего-то вдруг вспомнил об Анне, о том, что она сказала про своего мужа. Она еще не привыкла к отсутствию всех этих обычных проявлений человеческого присутствия, как бывает, когда кого-то теряешь. В ней все не утихала жажда общения. И его посетило подозрение, что в этом и крылась главная причина ее звонков на номер мужа. Вероятно, потому она и продолжала звонить Броуди. Ей нужен был не он, а лишь то, что он собой представлял. Хрупкую связь с тем, что она потеряла.

И ему вдруг страшно захотелось, чтобы эта жажда всегда была с ней. Без той неистовой боли, конечно, которая ее сопровождала; она вовсе не нужна. Броуди просто пришла мысль, что, быть может, это стремление могло бы перерасти в нечто большее: страсть, драйв. Жизнь. Без этой ужасной всеобъемлющей апатии.

Задрав голову, Льюис с обожанием глядел на Моджи. Она склонилась, чтобы почесать его под подбородком, затем выпрямилась с присущей ей сдержанной грацией и выжидающе взглянула на Броуди. Тут он понял, что так и не ответил, с чего это он решил постучать, а не оставил коробку под дверью, как обычно.

— Давно с тобой не виделись, — дернул он плечами.

В самом деле давно. Месяцев шесть. Подобные вылазки он совершал не чаще, чем раз в пять-шесть недель, сделав привычным делом эту манеру украдкой пробираться в город и выбираться обратно, пока ни на кого не наткнулся.

— Давай сделаю тебе чай, — предложила она.

— Ну, я…

— Ну же, ведь ты уже здесь! Это недолго!

И она скрылась внутри, прежде чем он успел что-либо возразить.

Броуди нервно сглотнул и вошел следом в небольшой магазинчик, бросив нервный взгляд на остекленную переднюю дверь. Висевшая на ней вывеска гласила: «ОТКРЫТО», являя улице надпись на обороте. Внутри у него колыхнулась благодарность.

Вдвоем было не уместиться на ее крошечной кухоньке, которая, как ему показалось, в свое время служила кладовкой для швабр, поэтому, пока Моджи готовила, он ожидал в полумраке глубин магазина. Наконец она подала ему крепко заваренный чай в кружке с надписью: «Читайте — книги подают надежды!» Он не смог сдержать улыбки.

Моджи взгромоздилась на один из двух стоявших за прилавком табуретов и жестом пригласила его садиться на другой.

— Те пирамидки расходились как горячие пирожки, — сказала она. — И поезда тоже. У тебя там в коробке есть еще?

— Три пирамидки, один поезд, но я могу сделать еще, если хочешь.

Моджи достала из коробки поезд и повертела его в руках, проводя пальцами по гладкой поверхности выкрашенного дерева.

— Какая прекрасная работа. У тебя настоящий дар!

С этими словами она взглянула на полку за кассой, и Броуди тут же сообразил, что будет дальше.

— Полагаю, это не…

Он покачал головой. Можди говорила о «голой» — без краски и лака — статуэтке тонкой лесной эльфийки, которую он вырезал прошлым летом, поддавшись внезапному порыву, отпустив мысли и дав полную свободу своим пальцам. Он сам ее придумал. Изящная фигурка в струящихся юбках, с задумчивыми глазами, глядящими куда-то вдаль. Она полностью отличалась от всего, что он до этого делал, и это вызывало у него какую-то необъяснимую тревогу, но он знал, что Моджи она понравится, и в знак их дружбы (и ее готовности мириться с его странностями) он преподнес эту эльфийку ей в подарок.