Книга Смерть в темпе «аллегро», страница 49 – Константин Ивлев

– Коля, а подсказку? – спросила жена. – С чего все началось?

– Все началось… все началось так, как я продиктовал: пятничным вечером в Мариинке шли «Гугеноты». Третий акт.

– А кто виноват, кто убийца?

– Кто виноват? Или кто убийца? – переспросил он и подошел к кабинетному роялю. – Это разные вопросы: далеко не всегда виновный является убийцей. А все на самом деле удивительно просто. Странно, что и я, и полиция так долго занимались этим делом. Кто виноват? – и кто убийца? Правильно ответив на первый вопрос, ты, Варя, неминуемо придешь к правильному ответу на второй – и наоборот. Я дам тебе подсказку – но…

– Что «но»? С каким-то условием?

– Нет, без условий. Я дам подсказку, но не скажу, к какому из этих двух вопросов.

Она подошла вслед за мужем к роялю, а тенор мягко нажал на клавиши. «Лоэнгрин» – с первого же такта узнала она музыку. – «Прощание Лоэнгрина». Неужели Коля полюбил Вагнера? Впервые слышу, чтобы он его играл.

Под окнами, суетливо толкаясь и препираясь насчет того, кто из примадонн лучше – Патти, собирающаяся уже покидать сцену, или недавно дебютировавшая Валентина Куза – шли два стареньких театрала. Внезапно они услышали несколько вылетевших на волю аккордов, сыгранных на фортепиано.

– Юрий Михайлович, вы слышите? – «Прощание Лоэнгрина», кажется?

– Точно так, – ответил второй и, сняв пенсне, помахал им окну так, как грозят пальцем. – Кто это посмел на одной улице с домом Каменева сыграть Вагнера. Воображаю, как он сейчас…

«Беснуется» – хотел закончить театрал, но тут оба услышали еще и знакомый голос, который недавно получал бешеные гонорары и очаровывал один театр за другим.

– Это что же? – Каменев «Лоэнгрина» взялся петь? – безошибочно определил первый, обращаясь к другу.

– Мир перевернулся, не иначе, – ответил тот. – Василий Васильевич, мы свидетели исторического события! Послушаем?

Они встали под окнами, но оттуда серебристым потоком пролилась лишь одна печальная и возвышенная фраза: «O Elsa! Nur ein Jahr an deiner Seite hatt' ich als Zeuge deines Glücks ersehnt!» ^[6]

С вашего позволения прервемся буквально на минуту: мне необходимо сделать два небольших комментария.

Первое. Тот, кто знаком с хонкаку-детективом, возможно, скажет: этот жанр, вообще-то, наиболее чистый из всех видов детектива, в нем нет места пространным описаниям и уходу от главной и единственной линии книги – загадки, которую расследует сыщик.

Здесь же мы постоянно сталкивались с музыкой – и, смею заверить, еще столкнемся. Это можно счесть уклонением от темы – но даже если так, это сделано не случайно: многие детали дела были бы освещены не полностью, не будь в тексте этой музыкальной составляющей.

И второе: к тому моменту, когда вы дочитали последнее предложение предыдущей главы, в вашем распоряжении оказались все факты, улики и свидетельства, которых достаточно для ответа на два вопроса:

1. Кто из участников завтрашнего приема виновен в совершении убийств?

2. Как было совершено убийство на опушке?

Все дальнейшее изложение – не более чем обсуждение всего того, что уже есть в ваших руках.

К приему – или лучше назвать его постановкой? – все было готово. В большой зале гостиной вокруг стола расположились восемь кресел, ожидающие гостей. Каменев продолжал диктовать повесть, всячески пытаясь успеть закончить ее до прихода первого из посетителей – и до того ускорил речь, что супруга попросила не тараторить.

– Давай я тогда сокращу, если тебе угодно. Пиши так, – он на секунду задумался. – «Мы искали сложные схемы, искали невозможное преступление – а оно было не просто возможным, но даже примитивным по своей идее. Мы так увлеклись в поисках неочевидного, что совершенно упустили из внимания то, что лежало на поверхности. Мы, говоря словами Дюпена, переворачивали вверх дном весь особняк и вскрывали паркет вместо того, чтобы искать ответ, всякий раз видимый взгляду. Самый главный вопрос в этом деле: «что убитые делали на месте преступления?»

Варвара Георгиевна дописала строку и жестом попросила прерваться на минуту. Тенор замолчал и ждал реакции жены. Та взяла чистый лист бумаги, написала на нем два имени и протянула мужу.

– Да, Варя, – мрачно кивнул он. – Все верно. О способе совершения этого первого преступления ты, верно, тоже догадываешься.

– Знаю, – ответила она. – Но пока не понимаю мотив. Это же не может быть банальной…

Ее прервал зазвонивший дверной колокольчик. Через секунду послышались шаги горничной.

– Допиши одно предложение – и тогда мы успели, – попросил профессор. Он произнес длинное предложение о мотиве, затем взял тетрадку и положил на небольшой столик у окна. Теперь эта небольшая стопка бумаги в твердом переплете напоминала конторскую книгу, которую ведут не в меру скупые хозяева, записывающие в нее каждую копейку.

Тем временем двери распахнулись, и в гостиную вошел молодой и темпераментный барон Тускатти.

– Buongiorno, signore! Buongiorno, signorina! Com'e voi state? ^[7] – с обычным итальянским темпераментом быстро проговорил Павел Августович, явно не ожидавший ответа.

– Buongiorno, signore! Stiamo bene, molto grazie! Questa donna e mia moglie, – как из пулемета выдал Каменев. – E voi? Ho ascoltato, che la polizia ha sospettato voi come un assassino in questi delitti… ^[8]

– Penso che questo sia un grande errore. Ma pensate! – voi, il barone Tuscatti – e un assassino ordinario. Non, c’est non e vero! – перебила его супруга и повернулась к Павлу Августовичу. – Scusate mi, ma volevi dire qualcosa? ^[9]

Барон замялся и попросил – уже на русском – рюмку коньяка. Варвара Георгиевна встала из-за стола и ушла за бутылкой «Прунье».