Книга Дракон с королевским клеймом, страница 13 – Оливия Штерн

— Вы ездили на этом раньше? — все же спросил он, чуть снисходительно.

— Ездила, — честно ответила Вельмина, но промолчала, что и езда ей не сильно-то нравилась.

Мягкий толчок где-то под ногами — и повозка неторопливо покатилась по улице. Вельмина запоздало сообразила, что ее наверняка увидят соседи и знакомые, и на следующий день вся Пантея будет знать о том, что маркиза де Триоль не соблюдает траур, а сразу же бросилась на шею наместнику, но было поздно что-то менять. Поэтому она спокойно сидела и смотрела по сторонам — на вечернюю улицу, на фигурно стриженые малахитовые кипарисы, на светлые фасады домов и затейливые ограды. Над Пантеей повисли сумерки, и небо было нежно-лиловым, каким оно бывает только по весне, и на клумбах алыми мазками распускались тюльпаны, и кусты жасмина уже были усыпаны белыми звездами. Вельмина вдохнула поглубже и невольно улыбнулась. После королевской тюрьмы даже воздух казался невероятно вкусным.

— Куда мы едем? — спросила она у Ариньи.

— Я позволил себе заказать столик в «Звезде Пантеи».

— Что обо мне потом скажут, ваша светлость?

— Дэррин, — сердито поправил он, — мне будет крайне приятно, если вы перестанете тыкать мне в лицо этой «светлостью». И, честно говоря, плевать я хотел, что потом скажут… Но скажут ли? Местные аристократы будут молчать, потому что понимают, что хозяин поменялся, и что они целиком и полностью зависят от того, будет ли новый хозяин к ним благосклонен.

«Понятно», — подумала Вельмина, а вслух спросила:

— Зачем вы подарили мне раба… Дэррин? Разве в Аривьене до сих пор есть рабство?

— Конечно, есть. И, полагаю, это правильно. В рабство в основном попадают преступники или банкроты. Кроме того, банкрот может продать в рабство кого-нибудь из своей семьи, и даже необязательно до конца жизни. По-моему, все справедливо.

— Но зачем вы подарили мне умирающего раба? Вы же видели…

Тут Дэррин фыркнул.

— Умирающего? Хотел бы я быть таким умирающим! Его пока скрутили, он одного нашего парня помял так, что тот теперь в госпитале с переломаными ребрами, а другому сломал руку. Пусть скажет спасибо, что я его не вздернул сразу же! Впрочем, — он покосился на Вельмину, — если он будет валять дурака и плохо работать, вы можете его мне вернуть. Я его повешу.

Вельмина промолчала. Все сводило к тому, что тот мужчина, который сейчас спал в гостевой спальне, был попросту к чему-то — или к кому-то — привязан, и когда привязка разорвалась, он и начал умирать.

— Он жутко обожжен, — несмело сказала Вельмина, — где вы его нашли?

— В пригороде шатался. Да и ерунда все это, он здоров и силен, как бык. Если вас так беспокоит его здоровье, могу вам лекаря вызвать, пусть осмотрит.

— Не надо. Я сама все сделала.

— Так вы ещё и лекарь? Ну надо же!

Вельмина хотела сказать, что она — немножко алхимик, но почему-то не стала. В конце концов, Ариньи она совсем не знала, чтобы откровенничать.

Между тем они подъехали к «Звезде Пантеи», роскошному особняку, фасад которого выходил на первую линию от реки, а балконы, соответственно, на реку, с видом на Верхнюю Пантею и кружевной шпиль дворца. Ариньи учтиво подал руку, помогая спуститься, и решительно повел внутрь.

Шагая сквозь главный холл, Вельмина понимала, что краснеет: на нее смотрели, она это чувствовала. Потом стало ещё хуже: выяснилось, что Ариньи заказал столик даже не в общем зале, а в отдельном кабинете с балконом и с видом на Верхнюю Пантею. То есть, получалось, что они будут ужинать наедине. Что делать? О чем с ним разговаривать? Не сидеть же в тишине, уплетая поданные блюда?

Вельмина села за стол, великолепно сервированный. Взгляд заполошно метнулся, обегая комнату, наткнулся на широкий диван. Вельмина нервно схватила вилку. Поймала тяжелый взгляд Ариньи и уставилась в пустую тарелку.

— Да что с вами? — спросил он, — что-то не так?

— Нет-нет, все так, — запинаясь, пробормотала она.

— Тогда какой Бездны?..

Вельмина оторвала взгляд от белого фарфора и твердо посмотрела на Ариньи.

— Все так… Дэррин. Но и вы… должны меня понять. Здесь совершенно другие нравы. Меня так воспитали…

— Забитой мышью вас воспитали!

— Пусть, — согласилась Вельмина, — но сразу этого не изменить. И мне непривычно… и даже стыдно идти на ужин с мужчиной, который мне не муж. Тем более, что муж только на днях был предан земле…

Ариньи энергично рубанул ладонью воздух, словно отсекая все, только что услышанное.

— Я вас понял, госпожа де Триоль, — резко сказал он, — но поужинать-то вы со мной можете? Кажется, от вас не убудет. А мне приятно. Будем разговаривать. Просто разговаривать, согласны?

Вельмина послушно кивнула.

— Да, согласна. Что бы вам хотелось услышать?

В это время принесли первые закуски, и Вельмина поняла, что не помнит, когда ела в последний раз. Она осторожно подцепила вилкой крупную очищенную креветку из салата и отправила ее в рот. Официант поднес Ариньи запечатанную бутылку вина, тот придирчиво осмотрел этикетку и кивнул. Вельмина была равнодушна к вину. Нет, конечно же, она его пробовала, но вскоре ей стало неинтересно. Взвешивание составляющих алхимических препаратов казалось куда более улекательным…

— Итак, — сказал Ариньи, поднимая наполненный до краев бокал, — за встречу с прекрасной, освобожденной из темницы, маркизой де Триоль!

Вельмина улыбнулась и пригубила вина, в то время как Ариньи свой бокал осушил почти одним глотком и кивнул официанту, мол, наливай еще.

Сложив домиком толстые пальцы, он уставился на Вельмину, пристально рассматривая ее, затем попросил:

— Расскажите мне, как так получилось, что вы оказались замужем за де Триолем? Зачем вы его выбрали? Красив был, м-м?

Вельмина пожала плечами.

— Все очень просто, Дэррин. В Селистии девушки из богатых, да и не очень богатых семей никогда не выбирают себе мужа. Обо всем договариваются родители. И Кельвин… он приехал однажды к нам, и сразу пошел поговорить с отцом. Вот и все. Отцу не было резона отказывать родовитому жениху, и так я и оказалась замужем.

— Я надеюсь, ваш муж снизошел к вам хотя бы в первую ночь?

Кровь ударила в голову, и Вельмина поняла, что вот именно сейчас она расплачется от горького и жгучего стыда. Снова все просыпалось в памяти — и то, как ей было невыносимо видеть еще одного мужчину на супружеском ложе, и то, как ей было потом больно, и неприятно…

— Я не хочу об этом говорить, — просипела она.

И, не зная, что делать, схватила свой бокал и сделала несколько больших глотков. Теплая волна прокатилась по горлу, а глаза внезапно заслезились. Огоньки свечей поплыли и размазались в полумраке, который должен был быть приятным.