Крюков насторожился.
— Менты?
— Нет, — бизнесмен наморщил лоб, вспоминая. — Они были из частного агентства. Название еще такое бестолковое… Как кино… «Семнадцать мгновений весны»? Нет, «Щит и меч»!
— Телефон ее знаешь? — Крюков взял бизнесмена за кончик галстука и слегка потянул, затягивая петлю на его шее.
— Сохрани бог! — испугался тот. — Я ей так и сказал, чего не знаешь, о том не проболтаешься. — И переменил тон. — А за совет спасибо. Был я в прокуратуре. Следователь этот, Кибальчиш, очень серьезный молодой человек. Сразу заинтересовался моим делом и обещал помочь. Он «Альфу» обещал прислать. Теперь пусть попробуют на меня наехать!
Крюков заботливо поправил галстук на шее бизнесмена, со скептической улыбкой похлопал по плечу, подмигнул, к его неудовольствию, знойному Эросу и направился к двери. По дороге Крюков сделал ручкой камере в шлеме железного рыцаря…
* * *
Визит к Шабанову начался с приятной для Крюкова новости. Экс-генерала перевели из реанимации в отдельную палату. В приватной беседе с лечащим врачом сыщик выяснил, что и отдельная палата, и курс лечения Шабанова оплачены. Крюков сгонял за фруктами и засунул в пакет две бутылки коньяка — одну больному, другую врачу. Не забыл набрать конфет для медсестер, хотя подозревал, что и они предпочитают спирт или коньяк.
Женя был еще слаб, по смог вкратце рассказать другу о покушении.
— Значит, в тебя стрелял Гарамнов? — спросил Крюков.
Шабанов страдальчески поморщился и приподнялся на подушке.
— А хрен его знает, наверно он. Я же его в лицо не знаю. Секретарша его так назвала. Но ее теперь не спросишь. По-моему, я его видел, когда на убийство Ложкиных выезжал. Он еще такую песню напевал, из старого фильма: «Ко мне друзья, чистильщик я…»
— А что он там мог делать? — удивился сыщик.
— Понятия не имею, — признался Шабанов. — Там тогда много посторонних крутилось. Мог среди соседей затесаться.
Тут Крюков заметил, что лоб Шабанова покрывается каплями пота, и решил, что пора уходить.
— Ладно, отдыхай, набирайся сил. Я на днях заскочу.
От больницы он направился прямо в отдел. Его по-прежнему мучил вопрос — где искать Эльвину?
* * *
В управлении по-прежнему было тихо. Высокое руководство, видимо, все еще находилось в министерстве на процедуре, известной как тонизирующая клизма. Но полковник Галкин был у себя. Крюков заглянул к нему за советом.
Начальник слушал его молча, стараясь не глядеть на него с сочувствием, словно он был тяжелобольным или сильно изуродованным.
— Знаете, — сказал он. — На вашем месте я бы немного отдохнул в каком-нибудь тихом месте подальше отсюда. Отпуск в этом году вы еще не отгуляли.
— И в прошлом тоже, — вставил сыщик.
— Тем более. Идите и гуляйте. Жду вашего рапорта.
Крюков мигом накатал рапорт и положил перед начальником. Из его кабинета он направился к себе. Опера его отдела то ли были в разгоне, то ли просто болтались по городу. Крюков уселся за свой давно осиротевший стол, на котором пылились папки с девственно чистыми бланками протоколов.
— У вас спичек не будет?
В дверях комнаты оперсостава стояла секретарь-уборщица Лариса.
— А мы разве на «вы»? — удивился Крюков. — Или ночь в постели — еще не повод для фамильярности?
Он осторожно, чтобы не попасть в поставленную экспертом новую ловушку, пошарил в ящике стола, нашел зажигалку и протянул Ларисе.
— Держи, травись на здоровье.
Она закурила и уселась на стол перед сыщиком.
— Не надоело придуриваться? — спросила она. — Думаешь, я не знаю, что ты диктофон в моей сумке нашел?
Крюкову не оставалось ничего иного, как изобразить на лице дурацкую улыбку клоуна, — это, пожалуй, лучшее, что может сделать человек, вдруг почувствовавший себя полным идиотом.
— А я-то подумал, что ты в меня влюбилась, — разочарованно протянул он. — Ладно, проехали, не тормози.
— Вот-вот, не тормози, проехали, как говорит один мой знакомый, — отрезала Лариса. — И, подозреваю, он подцепил это выражение у тебя. Короче, я — журналистка и мне нужна твоя помощь.
— Неужели интервью? — ахнул сыщик. — Ладно, пиши. Родился я от небогатых родителей, но род мой древен… Мой предок… э-э-э… Крюкша… мышцей бранной святому Невскому служил…
— Хватит болтать. Мне нужно знать все о связях полковника Щеглова и киллера по кличке Чистильщик.
Крюков не упал со стула только потому, что вовремя вцепился в край стола. Вот это называется журналистская хватка! Сразу просекла, где паршивая овца зарыта, как сказал бы незабвенный генерал Альпенгольд.
— А из нижнего белья тебя ничего не интересует? — вежливо поинтересовался сыщик.
Ну не на хрен же ее, в самом деле, посылать! Закон о СМИ не позволяет. Только этого ему и не хватало — журналистки-проныры. И статьи на первой полосе газеты с его портретом. А может, это вообще туфта и никакая она не журналистка? Просто Щеглов хочет знать, что именно ему известно. Что ж, способ простенький, но верный. И Крюков четко и внятно произнес.
— Ни-че-го! Мне ничего не известно про связи полковника Щеглова ни с какими киллерами.
Теперь настала очередь уборщицы перемениться в лице. Возмущение сменилось подозрительностью, а та, в свою очередь, перешла в догадку.
— Понимаю! — зашипела она. — Ты не можешь говорить, потому что здесь все прослушивается! А я, дура, расшифровалась!
— Может, еще обойдется, — как мог, успокоил барышню Крюков. — Они же не все подряд слушают.
Положение становилось не то что безвыходным, но неприятным. И тут на редкость вовремя в комнату ввалился старый опер Альбертыч.
— Кадритесь, молодежь? — осведомился он. — Я не помешаю?
— Не помешаешь, мы уже кончили, — разочаровал его сыщик. — Пойдем теперь с тобой пообщаемся.
Он мило улыбнулся опешившей журналистке и вывел Альбертыча на улицу. Девушка растерянно смотрела им вслед.
— Ты Кису давно видел? — спросил Крюков.
— Видел давно, а разговаривал вчера. Я ему на мобильник звонил.
— Номер? — Крюков достал записную книжку.
Альбертыч извлек из кармана замусоленный блокнот и прочитал сыщику номер Киселевского телефона. После этого Крюков ухватился за листок в блокноте и вырвал его.
— Ты чего? — не понял Альбертыч.
Крюков порвал листок с номером на мелкие клочки и пустил их по ветру.
— Забудь, — сказал он. — И ни при каких обстоятельствах не упоминай об этом ни при Щеглове, ни при ком-нибудь еще. Иначе Кису завалят. И не спрашивай кто.
— Поздно! — Альбертыч хлопнул себя по лбу изо всех сил.
