Книга Рассказчица, страница 54 – Кэтрин Уильямс

Мы решаем, что эти новости обрадуют Анну, – ее бабушка жива.

– Может, так она и попала в Лондон, – замечает Эван.

Но реакция Анны сильно нас удивляет.

Значит, она жива, гран-мама. С одной стороны – слава Богу, с другой – соль на рану.

Конечно, она нас любит. Папа всегда на этом настаивал. Но ее критика мамы, критика за спиной («Она оскорбляет двор, отдаляясь от него»; «Наша семья в долгу перед Россией») – коснулась и нас.

Если честно, дорогой, я всегда любила бабушку так, как исполняла любую другую обязанность. Где она была, когда нас увезли? В Крыму. А раз она верит, что мы живы, почему не попыталась меня найти?

После стольких страданий, боюсь, я не в силах пережить еще один удар, а гран-мама никогда не умела лечить разбитое сердце.

Интересно, что Эван думает о такой истории побега.

На следующий день Анну немедленно вызвали в пентхаус, где она общалась с Сергеевым и узнала, как трагична была ее история. Когда пришел нетерпеливый Ганьон, ее охватило нервное возбуждение.

Прибыв в пентхаус, она обнаружила в кожаном кресле маленькой библиотеки при гостиной хорошо одетого мужчину. На подлокотнике стояла фарфоровая чашечка. Анна подумала, что чашка в любой момент может упасть и разбиться. Длинное лицо, усы, тонкие черные волосы с проседью на лысеющей голове, нос, похожий на клюв.

Ганьон нас представил:

– Позвольте: достопочтенный лорд Хардинг Перхёрстский, бывший британский посол в России и индийский наместник, а в ближайшем будущем – посол во Франции.

– Как вы поживаете? – спросила я, всеми силами (коих осталось немного) стараясь соблюдать нормы приличия.

Мужчина фыркнул. Я тут же поняла, что мы с лордом Хардингом не поладим.

Посол поднялся. Он медленно обошел меня по кругу, оглядывая, как тренер оглядывал нового жеребца в наших конюшнях. Он будто трогал меня глазами. Минуту спустя он остановился и достал из нагрудного кармана жилета фотографию. Поднес ее к моему лицу, переводя маленькие глазки с меня на изображение, туда-обратно, туда-обратно. Я стояла, чувствуя себя ужасно неловко.

– Разрешите взглянуть? – спросила я.

Он протянул мне фотографию. Я тут же ее узнала:

– Это на «Штандарте». Солнце слепило мне глаза.

– Да, – сказал он. – Это видно.

Цель визита посла очевидна – его послали убедиться, что я не фальшивка.

– Разрешите узнать, по чьей воле вы прибыли? – спросила я. – Вас послала овдовевшая императрица?

Он не отвечал.

Внешнего обследования лорду Хардингу не хватило. Он завалил меня вопросами: об устройстве наших комнат в Александровском дворце; об узоре на императорских фарфоровых сервизах; о кузине Элизабет, двоюродной и троюродной сестре по маминой линии и внучатой троюродной племяннице через брак по папиной, которая, да, погибла во время визита в наш охотничий домик в Спале, когда ей было восемь; о родинке на бедре сестры (вопрос с подвохом – у нее не было родинки). Он спросил, как звали мою собачку, я сказала, что это была собачка Татьяны, та самая, что лаяла и вилась у меня под ногами, когда была сделана фотография в его кармане. Он даже спросил, какого цвета был мамин будуар. Я ответила: лиловый.

Каждый вопрос ранил меня, как пуля. Пока шел допрос, Ганьон бродил по комнате, поглаживая усы.

Наконец, не меньше чем через час допросов, посол сдался. Он оглядел меня из-за крупного носа. Затем, будто я ему наскучила, откинулся на спинку кресла.

– Должен признаться, мисс… Хаасе, я порядком устал от непрерывно растущего списка претенденток.

Я не поняла, как трактовать эту фразу: как извинение или пренебрежение. Я посмотрела на Ганьона и его кислое лицо. Неужели у меня снова отнимут личность, отнимут мое имя?

– Отведите меня к дневникам, – потребовала я, неожиданно резко для самой себя. – Они на корабле с остальными вещами, которые мы отправили в Англию перед отъездом в Тобольск. Отведите меня к ним, и я перескажу, что там написано. Если буду права, вы отведете меня к бабушке. Если нет – можете вышвырнуть на улицу к другим самозванкам. – Я смело ответила на его соколиный взгляд.

Из дряблой шеи посла вышел некий звук, будто он подавился слюной. Покачиваясь на стопах, он сказал Ганьону:

– Будем оставаться на связи.

Последний вышел вслед за ним.

Выходя, Ганьон закрыл за собой тяжелые двери библиотеки, но я подбежала к ним и прижалась ухом к дереву. Едва удавалось разбирать, что они говорили. Судя по шепоту, оба были на взводе.

– Столько стараний, и все – ради дикой дочери некомпетентной дуры и чокнутого преступника.

Голос Хардинга. Ганьон ответил с сильным французским акцентом:

– Если бы ваш король не отказал этой дуре и преступнику в убежище, нам не приходилось бы сейчас с этим возиться, не так ли? Романовы были бы живы-здоровы, ели бы гороховую кашу в Шропшире.

– Уважаемый, в Шропшире не едят гороховой каши.

Я услышала смех и почувствовала запах сигар. Он перемешался с моим гневом. Свиньи, оба. Но они могут быть полезными, да и мне спать в свинарнике не впервой.

Твоя А.

– Кофе. – Эван потягивается. – Мне нужен кофе.

Уже почти закат, кладбище окрасилось в персиковые тона.

– Еда, – говорю я. – Мне нужна еда.

Мне так не терпелось рассказать Эвану о письмах, что я совсем забыла поесть.

Он проверяет часы. Его волосы застыли в странном положении, за последние два часа он теребил их рукой довольно часто.

– Если хочешь есть – у меня через пятнадцать минут свидание в кафе.

Чувствую смятение и – надеюсь, незаметно – ревность:

– У тебя свидание?

– Встреча. – Он доволен моей реакцией. – По вторникам мы играем в покер. я, Стюарт, Амит, Рассел. А потом мы идем в «Линдис» за панкейками.

– Потом… Ты что, пропустил покер из-за меня?

Вот я дура. Когда позвонила Эвану рассказать про письма, даже не спросила, были ли у него другие планы.

– Ничего страшного. Это намного лучше.

Чувствую, как краснеют щеки.

– Знаешь, мне вот что интересно: как ты так хорошо играешь в покер? Для этого же нужно врать.

– Не верь рассказам Сони, – говорит он, закидывая сумку на плечо и поднимая меня со скамейки. – я ни разу не выиграл…

– Так вот, Эван висит, верхняя половина с одной стороны забора… – (Смеюсь так сильно, что начинают болеть бока.) – …нижняя – с другой, он зацепился ремнем за сцепку на заборе и выглядит так, будто сейчас блеванет. А коп ему говорит: «Сынок, у нас тут два варианта: простой и сложный».