Книга Эротические истории пенджабских вдов, страница 11 – Бали Каур Джасвал

Никки кивнула следующей женщине.

— Я Тарампал Каур. Хочу писать, — просто сказала женщина. У нее были маленькие, плотно сжатые губы, точно она вообще не собиралась говорить. Никки невольно задержала взгляд на Тарампал: как и женщины постарше, она носила белые одежды, но на лице ее не было ни единой морщинки. Никки прикинула, что ей чуть за сорок.

Соседка Тарампал, с рыжевато-коричневыми крашеными прядями в волосах и розовой помадой в тон сумочке, тоже выглядела намного моложе остальных. Цветные пятна аксессуаров ярко выделялись на фоне простого кремового камиза. Она представилась по-английски с едва заметным индийским акцентом:

— Меня зовут Шина Каур. Я умею читать и писать по-пенджабски и по-английски, но хочу подтянуть свой уровень. И если ты будешь звать меня биби или тетушка, я повешусь, потому что всего на десять-пятнадцать лет старше тебя.

Никки улыбнулась.

— Очень приятно познакомиться, Шина.

Затем настала очередь пожилой женщины, высокой и худой.

— Арвиндер Каур. Я хочу научиться писать всё. Рассказы, письма — всё.

— Манджит Каур, — не дожидаясь приглашения, сообщила свое имя следующая ученица с выпуклой родинкой на подбородке, из которой торчали тонкие волоски, и приветливо улыбнулась Никки. — Ты будешь учить нас и основам бухгалтерского учета?

— Нет.

— Я хотела бы научиться писать, а также заполнять квитанции. Их так много.

Остальные дружно зашептались: квитанций и впрямь ужасно много!

Никки подняла руку, призывая класс к тишине.

— Я совершенно не разбираюсь в бухгалтерском учете. Моя задача — вести литературный кружок и создать творческое содружество.

Женщины непонимающе уставились на нее.

Девушка откашлялась.

— Насколько я поняла, среди вас есть те, кто владеет английским не настолько хорошо, чтобы уверенно писать на нем. Кто относится к этой категории? Неуверенно владеющих английским.

И она подняла руку, наглядно демонстрируя, что нужно сделать. Руки подняли все вдовы, кроме Шины.

— Ничего страшного, — сказала Никки. — Собственно, если вы предпочитаете писать рассказы на пенджабском, я могу переориентироваться. Все равно кое-что теряется при переводе.

Ученицы продолжали таращиться на девушку, и ей стало не по себе. Наконец руку подняла Арвиндер.

— Извини, Никки, как мы будем писать рассказы?

— Хороший вопрос, — девушка повернулась к своему столу и взяла стопку бумаги. — Сегодня мы потеряли немного времени, давайте же начнем.

Она стала передавать бумагу и объяснять задание. Женщины полезли в сумки и достали ручки и карандаши.

Никки отвернулась к доске, чтобы записать несколько важных пунктов на второе занятие.

— Следующий урок во вторник, с половины восьмого до девяти. Не опаздывайте.

Она написала это не только по-английски, но и по-пенджабски, считая, что проявила достаточную предупредительность и гибкость. А потом обернулась, ожидая увидеть, как ученицы, склонившись над листками, что-то усердно строчат, но те сидели в прежних позах. Манджит и Притам стучали ручками по столу и переглядывались. На лице Тарампал было написано явное раздражение.

— Что такое? — спросила Никки.

Молчание.

— Почему никто не пишет?

Опять молчание. Затем подала голос Тарампал:

— А как мы будем писать?

— Что вы имеете в виду?

— Как мы будем писать, — повторила Тарампал, — если ты нас еще не научила?

— Я пытаюсь вас научить, но ведь надо же с чего-то начинать, правда? Понимаю, это трудно, но хотя я собираюсь помогать вам сочинять ваши рассказы, начать вы должны сами. Всего с нескольких предложений…

Взгляд Никки упал на Притам, и она осеклась. Старушка неловко сжимала в руке карандаш, точно ребенок в детском саду. И в тот момент, когда Арвиндер начала собирать свои вещи, девушку осенило.

* * *

— Вы знали! — воскликнула Никки, как только Кулвиндер взяла трубку. Утруждать себя традиционным «сат шри акал» девушка не стала: она не собиралась выражать этой хитрой тетке свое почтение.

— Знала что? — спросила Кулвиндер.

— Эти женщины не умеют писать!

— Само собой. Вы должны их научить.

— Они. Не умеют. Писать, — Никки не хватало слов, чтобы уничтожить показное спокойствие Кулвиндер. — Вы меня обманули! Я думала, что буду преподавать литературное мастерство, а не грамоту! Ни одна из них не способна вывести даже собственное имя.

— Вы должны их научить, — повторила Кулвиндер. — Вы сами говорили, что хотите учить писать.

— Я имела в виду — сочинять! Писать рассказы. А не буквы!

— Так научите их писать, и тогда они смогут написать какой угодно рассказ.

— Вы хоть представляете, сколько времени это займет?

— Занятия два раза в неделю.

— Тут двумя занятиями в неделю не обойтись. И вы это понимаете.

— Они очень способные ученицы, — заметила Кулвиндер.

— Вы шутите?

— Вы ведь тоже не родились писательницей? Разве вам не пришлось сначала учить алфавит? Что, это очень трудно?

Никки уловила презрение в голосе Кулвиндер.

— Послушайте. Вы пытаетесь доказать свою правоту, я понимаю. Я современный человек и думаю, что могу сделать все, что захочу. Да, могу.

Вообще-то Никки собиралась заявить Кулвиндер, что увольняется, но слова застряли у нее в горле. Она задумалась; живот скрутило от знакомого ощущения тревоги. Уйти с этой работы означает отказать в помощи маме и Минди. Хуже того, они узнают, что Никки сдалась после первого же урока, и окончательно утвердятся во мнении, что она ничего не доводит до конца, поскольку просто-напросто бездельница, избегающая ответственности. Никки вспомнила обветшалый паб и представила, как Сэм, заваленный ворохами счетов, виноватым тоном сообщает ей об увольнении.

— В объявлении о вакансии указана ложная информация. Я могу пожаловаться, — наконец проговорила девушка.

Кулвиндер фыркнула, точно понимая всю несостоятельность угрозы.

— Кому? — с вызовом поинтересовалась она и стала ждать ответа, но не дождалась. Ее посыл был ясен: Никки на ее территории и должна играть по ее правилам.

* * *

Зимой темнеет рано. Вечерние тени и огни светофоров скрадывали контуры улиц. Кулвиндер спешила домой, анализируя прошедший день. Ей было стыдно, что она обманула Никки, но реакция девицы вызывала еще и злость. Поразмышляв над их разговором, Кулвиндер поняла, что ее до глубины души возмущает нахальная привередливость юной особы. «Как вы смели предложить мне обучать этих тупиц?» — будто говорила она.