Книга В шаге, страница 15 – Юрий Никитин

– Наверное, ты права, хоть и красивая.

Она заулыбалась польщённо, но послушно умолкла, а я прижал пальцем мочку уха и сказал отчётливо:

– Алиса, сообщи всем нашим, что я уже не начальник отдела, а директор нового центра. И буду дрючить всех в хвост и гриву, так как знаю, кто когда халтурит!

Ежевика сделала ещё по чашке кофе, принтер выдал две сдобные булочки, горячие и вкусно пахнущие, но, как только я протянул к ним руку, требовательно звякнул смарт.

На экране появилось лицо Бронника, я кивнул Ежевике, чтобы отодвинулась, не попадала в обзор, сделал лицо очень внимательным и серьёзным, включил взмахом руки обратную связь.

– Слушаю вас, Сергей Павлович.

Директор сказал отрывисто:

– Извините за неурочный звонок, но должен предупредить, у вас скоро появятся с визитом члены совета по этике.

Не говори о чёрте, подумал я раздражённо, даже не думай, а я вот подумал, они сразу и нарисовались на горизонте событий.

– С визитом? – уточнил я. – Какая-то новая структура?

Директор чуть наклонил голову, лицо оставалось непроницаемым, но я отчётливо уловил идущие от дисплея флюиды недовольства.

– Академия наук учредила. Под давлением, конечно.

– Правительства? – спросил я.

Он ответил сухо:

– Да. А те уступили под нажимом самой крикливой части общественности. Ничего не поделаешь, нами снова правит то, что погубило Рим. Очень прошу вас ради дела держаться мирно, в рассказы о будущем не вдаваться. Это их пугает и сразу превратит в явных противников. Лучше расскажите, что пьёте, какие шашлыки жарите на природе и как в соцсетях размещаете фотки застолий.

Меня ощутимо передёрнуло.

– Сергей Павлович!..

Он сказал с сочувствием:

– Знаю-знаю, до такого уровня вам никогда не пасть, зато их успокоит. Вы же знаете, сейчас даже извозчики говорят о важности этики, соблюдения её принципов в развитии науки… Не дёргайтесь, привыкайте. Теперь вы ещё и администратор, должны говорить общественности то, что нужно, а не то, что думаете.

Я сказал горько:

– Как же мы все изолгались…

– Во главе Константинопольский, – сообщил он ровным голосом, – когда-то был неплохим актёром, но у него первый зам – шоумен Гарик Касторский, второй – телеведущий, не помню имени, но часто мелькает в жвачнике. Ещё в их комитете видные артисты цирка, два джазмена, три женщины горизонтального промысла, одна из них депутат Госдумы.

Я сказал с чувством:

– А как насчёт одноногой негритянки-трансформера, то бишь трансвестита?

Директор скупо улыбнулся.

– Не отыскали на просторах Отечества. Но геи в Совете почти все. Ничего не поделаешь, профессия такая. Если там и есть гетеросексуал, то таится. Сейчас прогресс идёт с опаской и поглядывая по сторонам, а научные сотрудники набивают татухи, чтобы их принимали за простой народ, которому всё, простите за выражение, дозволено.

Я пробормотал убито:

– Что за бред…

Директор сказал с сочувствием:

– Терпите. Начало движению дали Штаты, когда актёр побывал в президентах, потому сейчас уже во главе десятка государств шоумены и артисты цирка. В общем, я вас предупредил. Держитесь, не давайте поднять шум! А искать повод будут, у нас народ протесты обожает. Была Страна Советов, стала страной протестов.

Я стиснул челюсти с такой силой, что кольнуло в висках. Вот и первая беда, которую не предусмотрел.

– Спасибо, Сергей Павлович, – сказал я сдержанно. – Посмотрим, что получится. У них какие полномочия?

– Никаких, – ответил он с удовольствием. Но тут же снизил тон и предупредил совсем другим голосом: – Но влияние огромное!.. Вы же знаете, ныне толпа на улицах определяет, как нам быть и куда идти. Панэм эт цирцензес ей уже мало, теперь берётся править Римом!.. Ленин был прав насчёт кухарок. Держитесь, Артём Артёмович!

Он кивнул, экран погас, Ежевика даже дыхание задерживала, не шевелится, а я ещё с минуту сидел, оцепенелый, чувствуя лютейшее бессилие перед надвигающейся тёмной силой.

С научными работниками других взглядов можешь спорить, находить контрдоводы, переубеждать, но это у нас, а в том в обществе, что благодаря бесконтрольным свободам поднялось из неких мрачных глубин доминирующего за земле вида, доставшихся даже не от питекантропов, а ещё кистепёрых рыб, просто невозможно даже пикнуть иное от «общепринятого», а что принимает толпа, знаем.

Тьма, сказал некто внутри. Тьма не понимает доводы. Против тьмы есть только одно средство – свет! Просвещение. Но с ним запоздали, просмотрели.

А сейчас расплачиваемся. Просветить толпу вот так сразу не получится.

– Константинопольский, – проговорил я вслух. – Что-то знакомое… не могу вспомнить…

Ежевика встрепенулась, теперь можно двигаться и верещать, сказала весело:

– Ещё бы! Ты же дремучий, шоу не смотришь!.. Он был известным артистом, даже актёром, как говорят, хотя это преувеличение, артист и есть артист, какой из него актёр, а потом стал шоуменом, ведущим всяких передач на телевидении. Был бы из мира науки, ты бы сразу вспомнил.

– А-а, – сказал я. – Тогда да, конечно. Но как он оказался…

Она придвинула ко мне чашку с уже остывающим кофе, красиво подпёрла мордочку кулачком, в глазах промелькнули смешинки.

– Сам знаешь, этика, – сообщила доверительным тоном, – удобная вещь. Во всех её тонкостях разбирается любой дворник. Как и в политике. Во всяком случае, никогда нельзя припереть к стенке, как вот нас, представляющих науку. У нас всегда дважды два – четыре, а у них хорошо, если семь, такое ещё понять можно, хоть и с трудом, но когда равно стеариновой свече, то разве что хрюкнешь в ответ, а для них это признание поражения!

– Поговорить о проблемах этики, – согласился я, – всё равно, что для джентльменов о погоде. Светский разговор, подчёркивающий принадлежность к особому кругу высокоодухотворённых, куда не входят всякие там научники, будь даже трижды лауреаты нобелевок. Но я не думал, что всё так серьёзно.

– Что всё так запущено, – согласилась она. – Хватит, уже поздно. Ложись. Не бойся, секса не будет, у меня тоже голова болит.

Пока я принимал душ, убрала посуду, чем-то погремела на кухне, а потом скользнула ко мне под одеяло, тёплая и притихшая.

Я уловил на себе её внимательный взгляд, подумал отстранённо, что лежать вот так с обнажённой женщиной и всерьёз говорить не о ней, моветон, но, если честно, сам по себе секс был интересен разве что Дон Жуану, да и ему, по правде сказать, был на заднем плане. Дон Жуану важнее именно ощущение победы, так это тогда называлось, покорить, овладеть, это сладкое чувство доминирования над чужой женой, а косвенно и над её мужем, кем бы тот ни был!