Онлайн книга «В шаге»
|
Константинопольский сам открыл дверцу и сел на место, что прежде считалось водительским, но сейчас только у самых старых моделей остались рулевые колонки с колесом баранки, да и те неработающие. Свинья, мелькнуло злое, ишь, улучшает мир, затормаживая прогресс, чувствует свою значимость и негодует, что тупой народ не замечает его культурности и не кланяется спасителю человечества от злой и недоброй техники. – Мир катится в пропасть, – сказал я горько, – кто бы подумал, что сами себе будем вставлять палки в колеса?.. Ну как можно было поставить во главе такого комитета придурка из шоуменов? Ежевика тоже проводила удаляющийся автомобиль с главой Совета по этике долгим взглядом. Мне почудилась в нём заинтересованность, наконец проговорила медленно: – А он не такое уж и чудовище, как у нас говорят. Очень вежливый, обходительный, интеллигент до мозга костей. Ты грубил, а он всегда очень тактично… – Я не грубил! – Ну, рубил правду-матку, как у нас принято, но наш коллектив ещё не весь мир. А он тактичен и вежлив, что и понятно, гуманитарий!.. Почти что богослов. Очень эрудированный, хорошо знает философию. Я сказал скептически: – Это он тебе так сказал? – Но это же видно. – По тому, какой выбрал костюм? Уровень эрудированности может определить только другой специалист. А красивой дурочке любой жулик запросто пустит пыль в глаза. Она спросила живо: – Я красивая? – Нет, – буркнул я. Добавил, смилостивившись: – Но что-то в тебе есть. Возможно, удачное сочетание банальностей, что делает тебя… уникальной. – Ух ты! Скажи ещё раз. – Не поняла? – Да, но слышать приятно. Я сказал пренебрежительно: – Слова брешут. Сказать можно что угодно, только нейролинк сразу покажет, кто где срал. Она зябко повела плечами. – Страшновато. Так вот живёшь и думаешь, что поступаешь честно и ничего не прячешь, но если покопаться в себе… Нет, лучше не копаться! И другим не позволять. А кто лезет без спросу, того бить по рукам. Я ответил твёрдо, ответ вызрел давно: – Прячут все, но у одного стыд от украденной в детстве конфеты, а кому-то трупы прятать уже негде. Марат перехватил меня в коридоре, ещё больше похожий на терминатора, почти каждую неделю что-то добавляет из блестящего металла, но я вижу только заклёпки и швы сварки. Я от неожиданности отшатнулся, а он заговорил быстро и оживлённо: – Шеф, мы с треском проигрываем этим гадам!.. Нужно что-то делать, а я уже, как всегда, знаю лучше всех как, когда и чем в какое место! Я спросил настороженно: – У тебя всегда дикие идеи, ты хоть скажи, где это проигрываем да ещё с жутким треском? – Я не говорил с жутким, хотя вообще-то… – Ты весь жуткий, – сообщил я ему, – так где? – На идеологическом фронте, – пояснил он с апломбом. Я вздохнул с облегчением. – Фу, я уж подумал, установка сломалась… – Шеф, – сказал он, – вылези из скорлупы! Сейчас все войны ведутся на идеологическом фронте. Фейки, ложные вбросы, пропаганда… да что перечислять, сами знаете. А я придумал, как дать хороший отлуп! – Ну-ну, – сказал я и посмотрел на часы, – только покороче. – Уткин, – сказал он с торжеством. – Миша Уткин!.. Он входил в число лучших студентов, помните? Его дипломная чуть-чуть до кандидатской не дотянула!.. А потом погнался то ли за дешёвой славой, то ли за гонорарами… – Он женился, – напомнил я, – понимать надо. – Женитьба, – согласился он, – катастрофа, но некоторые выживают. Сам о таких слышал. Но чтоб бросить молекулярную биологию и уйти в писатели… это же вообще на голову не налезает! Сейчас там полный крах, пишут все, а читать некому. Ещё вроде бы не перебивается с хлеба на воду, если не брешет, но скоро-скоро начнёт искать работу, чтобы прокормиться. Я снова взглянул на часы. – Понял ход твоих железячных мозгов. Предлагаешь как-то подключить к работе над пиаром? – Шеф, – воскликнул он, – вы сразу в точку!.. Хотя эта точка со слона, но всё же для вашего заторможенного мышления ново. Он и нашу работу знает, глупости не спорет, и язык подвешен… Если положить ему приличное жалованье… Я сказал нетерпеливо: – Подумаю. Вечером решим. Иди, не увиливай от общественного полезного труда! Он ухмыльнулся. – Главное, мы с нашим нейролинком будем видеть этих гадов насквозь! Я посмотрел ему вслед, в груди снова шевельнулась тревога. Да, будем. Но будут видеть и нас. Когда-то, может быть, и придумают какие-то шторки, но сейчас это открытый путь в обе стороны. В середине дня снова вспомнил предложение Марата, вызвал к себе в кабинет Фауста, поинтересовался с ходу: – Ты в универе ближе всех нас был с Уткиным?.. Ну, тот, который бросил всё и стал писать книшки?.. Он посмотрел с удивлением. – Что значит ближе? Шеф, вы на что намекаете?.. Ну тусовались и вне занятий, к девочкам ходили, была у нас одна штучка на двоих, травкой баловались… Вообще-то, если честно, голова у него была на месте. Мог бы… Если бы не та стерва!.. Хотя теперь все стервы, других не осталось при естественном отборе, потому никто из нас и не женится. Вот так и думай, что всё можешь, и никто нас свернуть не заставит. Свернула, хотя напористее всех нас был… Кто бы подумал, что закончит вот так? Лучше бы спился. Я сказал громко: – Алиса, подключи Марата. На стене вспыхнул экран, Марат в глубине своей комнаты поднял голову от стола, взглянул с вопросом. – Насчёт твоей идеи, – пояснил я. – Вот Фауст считает, что лучше бы Уткин спился. Марат просиял, сказал живо: – Насколько я знаю, он постоянно читает всё о нейролинке. Это была его специализация. – Блогеров читает? – спросил я. Марат напомнил с укором: – С первого курса знает четыре языка!.. И смотрит сразу первоисточники. На английском, немецком, французском… Хотя французы что-то совсем затихли, да и остальные. – Не затихли, – уточнил Фауст педантично, – теперь сразу на английском, как раньше на латыни. Собираетесь позвать по старой дружбе?.. У него нет практики, но наверстает быстро. Марат заулыбался, он и в универе восторгался Уткиным, но я сказал с сомнением: – Получится ли?.. Тут месячный перерыв как разрыв с реальностью, а Уткин сколько лет, как отошёл от нейрохирургии!.. Всё равно, что на уровне Авиценны! И то и Гиппократа. |