Книга Не оглядывайся, страница 84 – Дебра Уэбб

Теперь он нахмурился. Вероятно, на него произвела соответствующее впечатление ее мятая одежда и нечесаные волосы. Несомненно, он почувствовал запахи пота и блевотины, которые, как кажется, источала каждая ее пора.

— С тобой все в порядке? Выглядишь ты неважно.

Это он так по-отечески говорил, что выглядит она отвратительно.

— Ты был в Мексике после того, как я убила Эдуардо Осорио.

Он неотрывно смотрел на нее, но выражение его лица, глаз мгновенно изменилось.

— Тебе следует зайти в дом.

— Нет. Поговорим прямо здесь. — Она попыталась облизать губы, но во рту у нее было сухо, да еще и горький привкус — вероятно, от того лекарства, которое ей дали. — Ты там был. Я вспомнила, что слышала твой голос. Ты просил сохранить мне жизнь.

Благодаря этому ей следовало бы хорошо к нему относиться. Ей следовало быть ему благодарной. Только она не была.

Он был там. В поместье. Никакого другого объяснения она предложить не могла.

Он глубоко вздохнул.

— Я знал, что ты в конце концов это вспомнишь. Не было гарантии, что лекарственная терапия будет постоянной.

Она уставилась на него, удивившись, что он сказал правду. Какого?..

— Я слушал записи твоих сеансов у Холдена. Он отдал их мне. Конечно, он не хотел этого делать.

Она почувствовала ярость.

— Ты шантажировал моего психотерапевта, чтобы он передал тебе все папки с личной информацией обо мне?

Отец кивнул.

— Не вини его. У него не было выбора. Он искренне тебе сочувствовал, но необходимость защитить себя перевесила сочувствие к тебе. Кроме того, я ему хорошо заплатил.

Она подняла руку ладонью к нему.

— Значит, ты был там — в Мексике. Ты это признаешь?

Он кивнул.

— Да, я был там. Ты исчезла, и никто из участников операции не мог понять, что случилось. Я поехал прямо в поместье.

— Погоди. Погоди. — Сэди замахала на отца руками, чтобы тот замолчал. — Они пустили тебя внутрь, а потом позволили уйти?

Сэди рассмеялась. Это было безумием. Он врал или чего-то недоговаривал. Может, он как-то сломался. А что, если безумие у них семейная черта?

Или, может, это еще один из ее странных снов. Или опять галлюцинация. Прошлая ночь и сегодняшнее утро вполне могут быть одной долгой галлюцинацией. Может, она даже и не здесь, не стоит у двери дома отца и не разговаривает с ним.

Проклятье, как все запутано.

— У всех свои секреты, Сэди. В семье Осорио был один человек, с которым я мог вести переговоры. Этот человек заключил со мной сделку. Я согласился, но вначале потребовал доказательств, что ты жива. Я сам хотел тебя увидеть. После того как я убедился, что ты жива, я согласился на условия сделки.

Из нее вырвался звук. Некоторое подобие смешка, но это не был смех.

— Ты приехал туда, увидел меня и уехал. Ты оставил меня там, чтобы меня там пытали и промывали мне мозги.

Он кивнул.

— Все так. Такие были условия. Тебя должны были отпустить живой тогда, когда они решат, и оставить в том месте, которое они выберут. Я был только благодарен за то, что получу тебя назад живой.

Хорошо, может, это и не галлюцинация.

— Ты заключил эту сделку с женщиной, а не старым Осорио. Я помню женский голос.

Теперь он неотрывно смотрел на Сэди, и выражение на его лице опять изменилось. Оно не выражало ничего. Сэди прекрасно знала эту маску.

— Кто устанавливал условия соглашения? — спросила она.

— Боюсь, этой информацией я с тобой поделиться не могу.

— А со своими начальниками ты ею поделился? С Управлением полиции Бирмингема? — Теперь она орала, но Сэди было плевать. — Это была незаконная тайная сделка? Ты это хочешь сказать? А твои начальники вообще о ней знают?

Конечно, они ничего не знали! Все это время все смотрели на нее так, будто она что-то сделала не так. Будто ей есть что скрывать. Потому что никто не мог понять, что случилось. Почему она вообще осталась жива.

— Сукин сын! — рявкнула она.

— Тебе следует зайти в дом и выпить со мной кофе.

«Боже праведный!» Ее отец, этот жесткий агент Управления по борьбе с наркотиками, пересек черту. О, про «папочку» он забыл уже несколько десятилетий назад, оставил эту линию поведения в прошлом… но это… Он же святее всех святых, лицемерный ублюдок столетия. Он же выше всего ценил свою карьеру. Мейсон Кросс, увешанный наградами герой, только что признался в том, что пересек — или, по крайней мере, размыл — черту, которая означала честь и долг.

Сэди попятилась.

— Нет, ни в коем случае. Ты заключил сделку, в которой на кону стояла моя жизнь. Я хочу знать, кто еще участвовал. Это была моя жизнь. — Она ударила себя в грудь. — У меня есть право знать детали.

— Я уберег тебя от казни, — заявил Мейсон, явно теряя терпение. — Ты должна быть благодарна, а не ставить под вопрос мои методы. В особенности в свете жертвы, которую мне пришлось принести.

«Жертвы?»

Она снова подняла руки вверх.

— Хорошо. Хорошо. Тогда скажи мне, папочка, что ты им дал? Ведь сделка — это когда что-то дают и получают обе стороны. Что дал ты? В чем заключалась твоя жертва?

— Я не могу ответить и на этот вопрос.

— Не можешь или не станешь? — Она была готова взорваться от ярости.

— Это одно и то же, Сэди. Ты жива, потому что я сделал то, что сделал. Пожалуйста, успокойся. Пусть этого тебе будет достаточно.

Ее мобильный телефон завибрировал у нее в кармане до того, как она успела сказать что-то еще. Она вытащила его с намерением сбросить вызов, чтобы ничто, черт побери, ее не отвлекало, но на экране мелькало лицо Фалько. Он прижала аппарат к уху.

— Что?

— Нам требуется твоя помощь. Тори пропала. Мы думаем, она с Элис. Мы только что остановились перед домом Кортесов.

Беспокойство словно окатило водой ее ярость, она затухла, как затухает залитый водой костер.

— Еду.

Сэди засунула телефон назад в карман и гневно посмотрела на отца.

— Я получу ответы на свои вопросы.

Она развернулась и пошла к желтой машине, припаркованной у края тротуара.

— Сэди!

Несмотря на желание не обращать на него внимание, она не могла его игнорировать. Она повернулась и ждала, какие он приготовил мудрые отцовские наставления. Или этот ублюдок собирается ее предупредить, черт его подери?

— Если ты продолжишь идти этой дорогой, боюсь, что не смогу тебя защитить. Я сделал все, что мог.