Книга Правосудие королей, страница 63 – Ричард Суон

– Эти так называемые Правосудия. Они шатаются по провинциям и призывают духи усопших так, словно это какая-то игра. Им даже не хватает мастерства сделать это правильно. Чаще всего они получают лишь какую-то бессмыслицу.

На этих словах я слегка напряглась. Я подумала о том, с какой неохотой Вонвальт прибегал к некромантии; каким затравленным и изможденным он выглядел на протяжении нескольких дней после сеансов; скольких сил и страха ему стоило каждое применение этой силы. Сказать, что он применял ее бездумно, означало отойти от истины настолько далеко, насколько возможно. Что же касалось умения – действительно, в словах Грейвса не было почти никакого смысла. Но неужели служители и служительницы Церкви справились бы с призывом лучше?

– Это жуткое зрелище, – тихо сказала я.

Обенпатре повернулся ко мне, словно уже забыл, что я здесь.

– Не сомневаюсь. Допрашивать мертвых, как свидетелей на суде, – стоит ли удивляться, что они сопротивляются этому? Что духи загробного мира пробираются в трещины между мирами и заявляют о своем недовольстве? Скажи мне, прошел ли тот сеанс так, как должен был?

Я покачала головой.

– Нет. Готов поспорить, что в него вмешалась какая-нибудь темная сущность?

Я содрогнулась. Откуда он мог это знать?

– Да, – сказал обенпатре, глядя на меня. – Можешь не отвечать. Я вижу, как ты боишься вспоминать об этом. Но некромантия не должна быть такой. Она не должна вызывать ни страха, ни отвращения. Примененная грамотно, эта сила чудесна. Когда-то наши неманские старейшины наслаждались ею и той мудростью, которую получали. Правосудия же ведут себя как расхитители могил; они силой врываются в священные измерения и крадут все сведения, какие только могут.

Обенпатре умолк, поглощенный собственным гневом и сожалением о прошлом. Наконец он сказал:

– Правильно ли я понимаю, что ты не одобряешь того, как твой бывший господин злоупотреблял своей силой?

Я энергично закивала.

– Хм, – сказал он. – И правильно. Что ж, не бойся, дитя мое; в мире еще есть праведные люди, могущественные люди, которые, как я надеюсь, скоро вернут эти силы Церкви.

– Вы говорите о патре Клавере? – спросила я.

Обенпатре кивнул.

– Верно. Он – настоящий святой. Патре Клавер неоднократно чтил нас своим присутствием. И он желает восстановить Церковь Немы.

Я сильно встревожилась, но сумела это скрыть. Если монастырь уже занял сторону Клавера, то дело леди Бауэр, и без того запутанное, обещало стать еще более сложным.

– Что ж, – сказал обенпатре, и по его тону стало ясно, что наш разговор близится к концу. – Мы сделаем все, что сможем, чтобы смыть с тебя этот грех. – Мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что обенпатре снова говорит о сеансе. – Он липнет к тебе даже сейчас, окутывает черным плащом. Я это чувствую.

Я содрогнулась.

– Помогите мне, – сказала я, и мне даже не пришлось притворяться. Я действительно не хотела, чтобы соприкосновение с загробным миром оставило на мне какую-нибудь порчу.

– Помогу, дитя, помогу. Меня зовут обенпатре Фишер ^[4]. Тебе следует обращаться ко мне «ваше превосходительство». – Он встал и с мрачным видом прошел мимо меня к двери. Распахнув ее, он что-то крикнул в каменную бездну коридора. Я услышала приглушенный ответ, а затем поспешные шаги. Фишер вернулся в комнату, и за ним вошла юная девушка, одетая в белый рабочий халат и платок.

– Эмилия, это Хелена, – сказал он, представляя нас. Эмилия мельком посмотрела на меня, а затем снова уперла взгляд в пол.

– Здравствуй, – сказала она с хаунерским акцентом, быстро присев в книксене.

– Здравствуй, – ответила я.

– Эмилия покажет тебе монастырь и расскажет о наших порядках. Она сама не так давно прошла Испытания. – Какое-то время Фишер смотрел на меня, причем так долго, что мне стало неловко. Наконец он кивнул. – Что ж, хорошо. Да пребудет с тобой Нема, – сказал обенпатре и отпустил меня.

* * *

Эмилия проводила меня в мою комнату. Та представляла собой простую келью, тесную и каменную. Днем ее освещало единственное маленькое окно, а из мебели в ней были лишь койка и стол. На столе лежал свод Учения Немы. Книга была переплетена кожей и иллюстрирована цветными миниатюрами, и мне пришлось напомнить себе, что, несмотря на аскетичную обстановку, денег у этого монастыря было в достатке.

– Сейчас тебе уже поздно что-то делать или куда-либо идти, – сказала Эмилия. Она, похоже, была не из приветливых. – Так что лучше оставайся сейчас здесь и начни с завтрашнего утра.

– Каков распорядок? – спросила я.

Эмилия вздохнула.

– Я знаю, что меня тебе навязали, – огрызнулась я, поддавшись волнению. – Не нужно напоминать мне об этом подобными кривляниями.

Девушка уставилась на меня, выпучив глаза. Я тут же сообразила, что ее неприветливость была отчасти рождена страхом передо мной. Я часто забывала, какое внушительное впечатление сама производила на других. Невозможно провести два года, всюду следуя за Правосудием, и не перенять часть его повадок. Пусть кому-нибудь вроде обенпатре Фишера я и казалась мелкой сошкой, но в глазах моих сверстников и людей помладше я была столь же могущественной, как и Вонвальт в моих.

– Омовения начнутся на рассвете, – сказала Эмилия, сменив тон на чуть более дружелюбный. – Я за тобой приду.

– А потом?

– Молитвы, затем работаем до обеда.

– И что я буду делать?

Эмилия пожала плечами.

– Я не знаю. Скорее всего, тебе дадут черную работу.

Я немного помедлила.

– Ты тоже просила здесь убежища? – спросила я.

Она на миг смутилась, затем с вызовом сказала:

– Не важно, как я здесь оказалась. Важно, что я здесь.

– Хорошо, – сказала я. – Я бы все равно не стала думать о тебе хуже.

– Мне все равно, что ты думаешь.

Несколько секунд мы стояли в неловком молчании, пока наконец не стало ясно, что наш разговор окончен.

– Что ж, еще раз спасибо за то, что любезно помогла мне, – сказала я. – Я понимаю, что отняла у тебя время, и ценю твою помощь.

Она смягчилась, приняв мою смиренную благодарность, но ненамного.

– Тогда спокойной ночи, – сказала она.

– Спокойной ночи, – ответила я, и Эмилия ушла.

Я легла на койку и уставилась в потолок.

– Немино вымя, во что же я ввязалась? – спросила я у пустой комнаты.

* * *

Жизнь в монастыре неукоснительно следовала расписанию, и мне понадобилось всего лишь несколько дней, чтобы к нему привыкнуть. Мы вставали с рассветом, совершали kupaiyanne, то есть ритуальное омовение, слушали двухчасовую проповедь в храме, трудились. Мне, согласно моему положению, действительно дали самую черную работу: я чистила горшки и стойла, ухаживала за больным скотом и мыла полы. Затем мы обедали, снова работали, ужинали; потом наступало время молитв, и мы ложились спать. От «молитв», как выяснилось, было одно название – хотя считалось, что обитатели монастыря должны проводить это время в храмах или маленьких часовнях комплекса, на деле у нас было около часа свободного времени. Только в этот час мужчины и женщины монастыря могли встретиться друг с другом, так что большая часть прелюбодеяний совершалась именно тогда.