Онлайн книга «Ах, эта волшебная ночь!»
|
– Дедушка, а почему вы меня все время Наденькой называете? – усмехнулась Анжела, помогая ему устроиться на мягкой тахте. – Вы же прекрасно знаете, что меня не так зовут. – А сама что думаешь? – Думаю, что на Наденьку вашу похожа. – Правильно мыслишь, и поэтому тоже. – Так расскажите мне о ней, – воодушевилась Анжела, которой не хотелось возвращаться в гостиную к Каролине. – А что рассказывать? Любил, не сберег. – Она погибла?! – Да что ты, брось глупости говорить! До сих пор жива-здорова. Не сберег-то свою любовь. Она на самом деле есть, – дед подмигнул и улыбнулся. – Так бы хотелось этому верить, – вздохнула Анжела, усаживаясь рядом. – Мне вот не встречалась такая, чтобы забыть обо всем и броситься в омут с открытыми глазами! – А замуж шла без любви? Анжела промолчала. Она едва не выдала себя, разоткровенничавшись. – То-то и оно. Без любви замужество – похороны. Я тебе скажу, девонька, что мы по-настоящему живем, умирая от любви. – Да вы романтик! Как хорошо сказали! – Это не я сказал, а кто-то другой. Но смысл верен. – А что случилось с Надей и вами? – продолжала допытываться Анжела. – В том-то и дело, что ничего не случилось. – Бенедикт Аполлинарьевич прикрыл глаза, и поначалу Анжеле показалось, что он заснул. Но внезапно он заговорил опять: – Молодые мы были, во всем начинающие. На молодежной стройке встретились, что уже строили, точно не помню, а вот ее глаза до сих пор забыть не могу. Она сама ко мне подошла на субботнике, помогла… – Бревно нести? – Почему бревно? Мы барак строили, она гвозди подала. И так посмотрела, как огнем обожгла. Она и была такая огненная, как ты. Ты не стригись. Тебе идет. – Не буду, – пообещала Анжела. – Я ее в кино пригласил. В темноте за руку держал. На танцы ходили. Знаешь про комсомольское расстояние? – Нет. Что это такое? – Это когда танцующая пара держится друг от друга на расстоянии вытянутых рук. Так и танцевали. – Так это же глупо, – рассмеялась Анжела. – А нам тогда так не казалось, – вздохнул дед. – Нам казалось, что ближе нас нет. – Что же случилось?! – Она в нашем комсомольском хоре пела. Хорошо выводила, душевно. Приехало раз начальство, увидело ее и пригласило мою Наденьку в областной центр. Она ехать не собиралась. Отказывалась, меня не хотела оставлять. Но я настоял, чтоб судьба ее иначе устроилась. Тяжелый на стройке труд был тогда. Уехала она, писать обещала. И писала, я получал ее весточки. Потом меня на другую стройку перевели, а ее в столичный хор позвали. Мы и потерялись. – И всё? – разочарованно протянула Анжела. – Нет, не всё. Встречались раз. Я на ее концерт в столице билеты у спекулянтов купил. Хорошо она пела, и плясать ее научили. Солировала уже. А я стройкой управлял на Урале. Хотел подойти, да передумал, издали любовался. А после закрутился, на повышение пошел, да и она карьеру сделала. Возьми со шкафа папку. Анжела встала и подошла к шкафу. Действительно, на нем лежала старая папка с газетными вырезками. – Потом еще виделись. На банкете после концерта. Бенефис ее был. Я поодаль стоял, ждал, узнает ли. Не узнала. Я и не стал подходить, чего уж. У меня – жена, дети, у нее – третий брак. Или четвертый. Так и не сложилось у Наденьки личное счастье, да и у меня так, пустота одна. Работа спасала. – Это она?! – Анжела открыла папку и потрясенно уставилась на снимки. С пожелтевших страниц на нее смотрела молодая Надежда Русанова, популярная певица прежних лет. Певица на фото старела, старела, превращаясь в пожилую даму с русской косой вокруг головы, в милую старушку с добрыми печальными глазами… – Она. – Бенедикт Аполлинарьевич бережно взял вырезку. – Красавица. – А что сейчас?! – А что сейчас? Тут пишут, что она счастлива в окружении поклонников. Детей себе не нарожала. Но карьеру сделала. Может, и стала счастливой, кто ж ее знает. А меня не узнала. Может быть, помнит молодым. Столько горечи было в этих словах, что Анжела утерла непрошеную слезинку. – Так вы бы ей позвонили! – Телефоны не работают, – усмехнулся дед. – Я не верю вам, – покачала головой Анжела. – Вы хотите ее увидеть. – Кто знает, чего я хочу? – пробурчал он. – Иди, Наде… иди. Устал я, спать буду. – Она вам снится? – обернулась возле двери Анжела. Бенедикт Аполлинарьевич сидел, задумавшись, с папкой на коленях и разглядывал снимки. – Снится. – Тогда я знаю, что сделаю! – Ты уже наделала делов-то, – отмахнулся дед. – Ускачешь, разгребай тут после тебя. – Я не могу обманывать этого святого человека! – Кого, Анжел, Ленечку? Подруги стояли на крыльце и курили. Анжела нашла на тумбочке в коридоре зажигалку и пачку сигарет. Желание затянуться стало непреодолимым, и она позвала с собой подругу (пока мужчины были заняты рассказом Каролины о парижских улицах красных фонарей). Юля курить отказалась, считая, что раз они решили в новом году бросить, то не должны отступать. Анжела бы не отступала, но события последнего времени просто выбили ее из колеи. – При чем тут твой Ленечка?! Я говорю про Бенедикта Аполлинарьевича! Он такой чуткий и романтический! Представляешь, сказал, что мы по-настоящему живем, только когда умираем от любви. Юлька, ты умираешь? – Юля неопределенно мотнула светлой головой. – А я вот нет. Значит, получается, что и не живу вовсе, а так, существую. На улице романтично большими пушистыми хлопьями падал снег, мягко заметая и без того белую дорожку. Тонкий луч фонаря пронизывал пространство, словно освещал путь к счастью, и терялся в метели. Под фонарем стоял укутанный Сережа и задумчиво хмурился. Евгений пообещал ему запускать петарды, и он терпеливо ждал, когда дядька вспомнит об обещании. – Вот дитя любви, – кивнула на Сережу Анжела. – Наверняка Аполлинарий любил его мать! – Говорит, что любил, – неохотно согласилась Юля. – Но она для него умерла. В один не прекрасный день она села за руль своего автомобиля и больше не вернулась. – Неужели? Жаль сиротинушку! – Не в этом смысле. Она уехала с любовником, а сына оставила Лене с Клементиной. И больше не подавала признаков жизни. – Вот, – вздохнула Анжела, – я и говорю, что не могу больше обманывать этих людей! Они и без меня столько пережили. – Нет, Анжела, – попросила Юля с жаром, – продолжай обманывать! Пожалуйста! Ради меня, еще немного! Я чувствую, должно что-то произойти. |