Книга Пробуждение, страница 66 – Нефер Митанни

- От кого же вы узнали это?

- Я не хотел бы отвечать на этот вопрос, - проговорил Сергей.

- Но почему?! – искренне недоумевал генерал. – В ваших же интересах ничего не утаивать!

- Меня сдерживает исключительно слово чести, которое я давал при вступлении, - отвечал Сергей.

- Слово чести…- усмехнулся Левашов и пробежался пальцами по столу. – Вы, заговорщик, смеете говорить о слове чести?! Член организации, в планах которой было убийство государя, всей фамилии!

- Об этих планах я поначалу не знал, - возразил Петрушевский, нахмурившись.

В глубине души он понимал, что по сути генерал прав.

- Что толкнуло вас вступить в преступную организацию, и каковы были намерения общества?

- Сознание бедственного положения моей родины было причиной моего вступления в организацию. Я понимал необходимость незамедлительных перемен. Тайное общество не было преступным…- Сергей на мгновение задумался и продолжал уверенно: - Да, поначалу я не видел, что наши планы могут иметь преступное направление…Общество было политическим, выступающим за существенные политические и социальные перемены…

Сидя в камере он принял решение полностью признать всё, что касалось его лично, его непосредственного участия в заговоре, но он не желал называть имён своих товарищей, поэтому и умолчал о том факте, что был принят в организацию Николаем Тургеневым.

Впрочем, Тургеневу он мог бы навредить только косвенно, Николай Иванович вот уже третий месяц находился в Англии.

- А позвольте узнать, что вы понимаете под бедственным положением родины? – уточнил генерал, возвращая Петрушевского в реальность.

- Прежде всего, ужасное положение народа, он влачит столь жалкое существование, что далее это продолжаться не может, – охотно заговорил допрашиваемый. - Я считал и считаю, что наш народ заслуживает гораздо лучшей участи. А между тем, я наблюдал, что правители страны не делают ничего к тому, чтобы изменить сей безобразный порядок…Я как гражданин своего Отечества не мог, не желал с этим мириться… Общество – как мне на тот момент казалось – способно было изменить сложившееся безобразие…

- Но ведь государь император есть первый гражданин отечества и ему, конечно, виднее, что есть беспорядок, а что – порядок! – Левашов резко перебил Сергея.

- Ежели в стране происходит то, что происходит в России, значит, первый гражданин не замечает, а вернее, не желает замечать это, - возразил Сергей.

- Итак, вы вступили в преступную организацию, которую, однако, не воспринимали таковой, а понимали всего лишь, как общество, выступающее за реформы? – уточнил генерал и сделал какую-то пометку.

- Да, - кивнул Петрушевский и откинулся на спинку стула.

- Вас никогда не посещали сомнения в правильности выбранного пути?

В кабинет вошёл адъютант и поставил на стол поднос с чайником и двумя чашками на блюдцах.

- Ступайте, - кивнул Левашов, - Я сам, - он сделал жест рукой, отпуская адьютанта, потом сам разлил по чашками ароматный крепкий чай.

- Сомнения – свойство человека, Ваше превосходительство, - Петрушевский пожал плечами. - И они посещали меня не раз!

- А с какого момента, позвольте узнать? – спросил генерал и протянул ему чашку чаю. – Надеюсь, не откажитесь составить мне компанию в чаепитии? Думаю, это немного поможет вам взбодрить память.

- Благодарю вас, - Сергей охотно принял протянутую чашку и продолжал с невозмутимым видом: - Едва ли не с самых первых дней моего членства…

- А почему возникали у вас сомнения?

Прежде, чем отвечать на этот вопрос, Петрушевский выдержал паузу. Чай помог ему: отхлёбывая обжигающий сладкий напиток, он имел возможность подумать.Сергей понимал, что ответ должен быть чётким и ясным. Но разве же можно было объяснить причину возникавших у него сомнений несколькими фразами? Тем более, что он и самому себе не нашёл чёткого ответа. Подумав, он всё же отвечал:

- Это сложно объяснить… Во-первых, я понимал, что будучи членом организации, я подвергаю риску свою семью… Жену и сына… Мне с самого начало было ясно, что … они могут остаться без моей поддержки. Во-вторых, я просто сомневался в методах, кои лежали в основе любых действий общества.

- Что вы имеете в виду? – генерал уточнил, внимательно взглянув ему в глаза.

- Понимаете… у нас было много разговоров, споров, но шли годы, а ничего не менялось… И все наши планы были на перспективу, но никто не знал, когда мы сможем их воплотить. Это начинало утомлять… и я начал понимать, что вся организация зиждется на одних лишь спорах и мечтах о будущем. А конкретных действий почти не было…

- Почти? То есть какие-то действия общество всё-таки предпринимало? – Левашов вновь что-то отметил в бумагах.

- Да, - кивнул Сергей и продолжал вполне охотно: - Мы беседовали с солдатами… Потом писались программые документы, которые, однако, дальше бумаги не продвинулись…

- Вы сейчас говорите о так называемой «Русской правде» полковника Пестеля и «Конституции» капитана Муравьёва?

- Да, совершенно верно.

- И вас они не устраивали?

- Нет, дело не в этих программах, хотя и по ним я соглашался не со всем… Мне хотелось действий, воплотить хоть малую часть из того, что декларировали, а действий не было… Мы погрязли в спорах… И я понимал, что чем дольше мы будем спорить, тем меньше согласия меж нами будет… Всё выливалось в демагогию… А воз, который мы решились вести, с места не сдвигался…

- А каково ваше отношение к планам цареубийства? – генерал задал едва ли не главный вопрос, волновавший его как следователя.

- Отрицательное! – не раздумывая ответил Сергей. – И я не единожды высказывал своё резкое неприятие этого предложения.

- Почему? – усмешка тронула губы генерала.

- Я – христианин, православный. Моё убеждение - нельзя построить, пролив кровь.

- Но ведь и многие ваши сотоварищи, тоже крещённые, однако они выступали именно за физическое устранение не только самого Государя, но и всей фамилии.

- Ваше превосходительство, я могу отвечать только за себя, за свои собственные убеждения и поступки… Цареубийство вызывало моё противление, я решительно высказывался против того… И это, в числе прочих факторов, усиливало мои сомнения в целесообразности моего дальнейшего членства в Обществе.

В тот день он долго отвечал на вопросы генерала, стараясь как можно более точно описать свою роли в обществе, свою позицию. У него возникло убеждение, что это ему удалось.

Вернувшись в камеру, он устало опустился на узкую тюремную кровать, накинул на плечи шаль, вдыхая лёгкий ромашковый аромат волос жены. Анна передала ему эту тёплую вещь вместо с маленьким портретом, на котором она была изображена с сыном. Акварель была сделана совсем недавно, художнику удалось достаточно живо передать черты Анны и Сашуньки.