Книга Изнанка чувств, страница 17 – Даша Коэн

— Я понимаю.

— Я раньше думала, что мир — это огромный механизм, в котором каждый человек нужный винтик единого целого. А получается так, что я лишняя деталь. Помню, когда мне было лет пять, отец разобрал поломанный телевизор, починил и снова его собрал, но остались какие-то детальки и он так недоуменно смотрел на них и чесал затылок, будто бы спрашивая у них: и что же мне с вами делать? Так и я.

— Это не так, Татка.

— Нет. Так, теть Рай. В инструкции к винтику, может быть, жирными буквами написано, что он очень нужный, а на деле оказывается, что не очень. И без него все прекрасно работает.

— Ты чего это удумала? — вдруг строго спросила женщина, пристально заглядывая в мои глаза.

— Ничего, — пожала я плечами и потупила взор.

— Глупая ты еще, Татка. Не понимаешь, что где-то на свете есть человек, которому ты очень-очень нужна. Тот, для кого ты станешь смыслом всей жизни. Просто вы еще не встретились. Вот и все.

— Этот человек должен быть моей мамой, теть Рай, — и еще одна соленая капля сорвалась с ресницы.

— Она…

— Знаю. Она уже не человек.

— Иди сюда, — снова обнимают меня ласковые руки.

И такое облегчение сваливает на меня. Выдыхаю, а потом все-таки пытаюсь криво-косо рассказать о том, что, что случилось в школе. Хочется выговориться хоть кому-то, чтобы кто-то понял меня, а не просто осудил за то, что я слабая и не пошла одна против толпы.

— А этот Марк, он тебе нравится? — осторожно спрашивает Раиса Сергеевна.

— Да, — просто отвечаю я.

— Сильно?

— Сильно.

— Красивый он?

— Мечта любой девушки — красивый, высокий, спортивный, умный и с прекрасной родословной, — криво улыбаюсь я и пожимаю плечами.

— А может оно и к лучшему, Татка.

— Почему?

— Кто знает, что у этих золотых мальчиков на уме? Всякое бывает. Может это божий знак, предупреждение? Настойчивое, жестокое, но предупреждение.

— Да уж… по-другому бы не дошло, — смущенно отвожу глаза.

— Ну вот, другое дело, — хлопает меня по спине добрая женщина, — румянец на тебе смотрится гораздо лучше, чем слезы.

Но ответить ей я уже не успеваю, потому что неожиданно в дверь кто-то звонит и мы обе вздрагиваем. Глаза в глаза, и я понимающе киваю, а потом несусь в дальнюю комнату и там замираю истуканом у двери.

Но переживали мы напрасно. Это не моя мать. И даже не Валера. Это была дочь Раисы Сергеевны — Нина и ее муж Степа.

— Мам, — слышу я голос девушки, — ну что за дела? Целый день дозвониться не могу до тебя. Волнуюсь же! Что случилось?

— Ой, доня, наверное, телефон сел, а я и забыла зарядить. Прости дуру старую.

— Пахнет так вкусно, — слышу зычный голос Степы.

— Тортик это, праздник тут у нас. Татка, а ну беги сюда.

И я выбегаю, а потом застенчиво улыбаюсь гостям, чувствуя, что я теперь не к месту в этой квартире.

Винтик.

Но уйти мне не дают. Только поздравляют меня уже и вновь прибывшие.

Как дома себя чувствую, но обмануться этими ощущениями я себе не позволяю.

Совсем вечереет, а вскоре все отправляются спать. Мне стелют в зале на диване, и я почти уже засыпаю, когда телефон под подушкой оживает:

«Выйди, Тань, это срочно».

Марк!

Боже! Но я все-таки пишу ему ответ.

Я: «Ты время видел?»

Он: «Видел. Я стою под твоими окнами. Даю тебе пять минут».

Я: «Да хоть десять! Мой ответ — нет».

Он: «Что-ж, сама напросилась».

И внутренности обваривает страхом. А потому я тут же строчу ему на все согласное:

«Ладно».

«Ладно», — тут же приходит в ответ.

Крадучись, выбираюсь из кровати и наскоро одеваюсь, а потом, стараясь не шуметь, выхожу в подъезд, отмечая, что у нас в квартире уже все стихло. Запахиваю на груди кардиган и выхожу на улицу. Оглядываюсь и почти сразу же попадаю в плен стальных глаз.

— Сядь в машину, — глухо произносит он и я отрицательно трясу головой.

— Нет. Говори, зачем приехал и прощаемся.

— Я сказал — сядь в машину! — он не кричал, просто давил интонациями.

А еще я отчетливо поняла, что Марк сильно не трезв.

— Нет, — упорно стою я на своем, а потом разворачиваюсь и иду назад.

Но не успеваю сделать даже пары шагов, как меня дергают обратно, разворачивают и прижимают к металлической подъездной двери.

— А как надо сделать, чтобы ты сказала, да? — от него пахнет табаком и шоколадом, замешанном на алкоголе.

— Ты пьян, — бормочу я, а потом замираю, когда его ладонь сжимается у меня на шее.

— Сколько ты хочешь? — хмурится и еще ближе склоняется надо мной. Так, что наши дыхания смешиваются.

— Что?

— Гордеев же делал это за бесплатно. А я готов заплатить. Тебе же нужны бабки? Слушай, ну точно в этой дыре будут не лишними. Да и мне много не надо, Танюха. Одного раза за глаза, — и его лицо перекашивается от скабрезного оскала.

Это не улыбка, о нет-нет!

— Я не понимаю…О чем ты говоришь?

— Оу…будешь ломать комедию, да? Ну, ок. Я, знаешь ли, не гордый.

— Марк, — пытаюсь я отцепить его руки со своей шеи.

— Я хочу тебя получить. Сколько ты хочешь за это?

И внутри меня после этих слов все умирает и превращается в тлен.

— Чего задумалась? Прикидываешь сколько с меня слупить? Да ты не стесняйся, Тань, я не твой нищеброд Гордеев. Или…оу…ты все еще собираешься корчить из себя мисс-невинность. Поздно, дорогая моя, я уже видел кадры, где ты страстно обжималась на школьном дворе со своим Стасиком, а потом притащила его прямо сюда. Так что, давай, оставим глупости. Я хочу. Ты делаешь. Сколько?

Кадры? О чем толкует этот идиот?

— Иди к черту! — выдыхаю я и понимаю, что практически задыхаюсь от беззвучных рыданий, — Убирайся!

— Десять тысяч. Что нет? Двадцать? Давай так, я даю тебе полтос, и ты спокойно садишься в тачку, а потом по-быстрому раздвигаешь передо мной свои ноги. Идет?

— Да пошел ты!

Что есть мочи, я пинаю его по голени, а потом, замахнувшись, выписываю этому куску дерьма звонкую пощечину. Рычит, пытается впиться мне в губы, но я снова луплю его, дергаясь всем телом и намереваясь вырваться на волю.

— Цветочки тебе таскал, идиот! — зло смеется он, скручивая меня своими сильными ручищами, а я рыдаю, — Знал бы я какая ты блудливая дрянь, то сразу бы зашел с козырей.