— Я люблю тебя, — говорит он за мгновение до того, как наши рты смыкаются.
Теодор Рид — это поездка всей жизни во всех отношениях.
— Сильнее… — бормочу я над его губами. — Быстрее… — мои пальцы впиваются в мышцы вдоль его спины.
Его голова опускается на мое плечо.
Я закрываю глаза и просто… держусь… дальше.
— Больше… больше этого… больше нас… больше вдохов… — шепчу я Вселенной, позволяя ему высасывать из меня все чувства и эмоции, которые я должна отдать.
Меня зовут Скарлет Стоун, и я люблю секс. Я считаю, что если убрать из человеческого существования все эмоции и разум, то ответом на все физические вопросы будет секс.
Глава 22
Теодор
Она коротко подстриглась. Мне нравится, но я не скажу ей об этом. Нет в мире лучшего ощущения, чем ее обнаженное тело, прижатое к моему, но и этого я ей не скажу. Она никогда не узнает, что в своих снах я не вижу никого и ничего, кроме нее. Я больше не могу возбуждаться на порно. Я провожу свои дни в постоянном возбуждении, а бессонные ночи — в разочаровании.
Она не умерла, и за это я не могу найти должной благодарности. Что бы ни случилось в моей жизни, мир стал лучше, если в нем есть Скарлет Стоун. И все же факт остается фактом: ее причина жить во лжи исчезла, а моя — нет. Ложь исчезнет, и скоро она увидит мою правду. Она не может ее увидеть. Я не могу быть с ней. Но… я могу любить ее.
Я могу любить ее издалека.
Я могу любить ее в своих снах.
Я могу любить ее, пока моя жизнь не закончится.
Может быть, я смогу полюбить ее в другой жизни.
И может быть, только может быть… этой любви будет достаточно, чтобы вылечить ее.
Глава 23
Меня зовут Скарлет Стоун, и я всегда считала, что сострадание нельзя заслужить, его можно получить.
— Где диван? — спрашиваю я, прослеживая смешивающиеся линии чернил на его груди рядом с тем местом, где лежит моя щека. В свое время, я хочу узнать значение каждой из них.
— Тебе не нравится мое кожаное кресло?
Я смеюсь.
— Оно отлично подходит для просмотра телевизора, которого у тебя нет, и я любила его в дождливые дни, когда читала свои книги.
— Я продал почти всю мебель, кроме нескольких вещей, которые принадлежали Нолану. Он уже сдал их на склад.
Мы признавались друг другу в какой-то любви, но мы так долго были никем, что я не знаю, что на самом деле означает эта любовь. Невозможно сформулировать это чувство, но это похоже на то, что он любит меня, но все еще не хочет любить. Это грустная любовь.
— Нолан сказал, что ты переезжаешь в Нэшвилл.
Он ничего не говорит. Я поднимаю на него глаза.
— Ты меня слышал?
Он кивает, глядя на меня сверху вниз.
— Так что?
— Что?
Я вздыхаю.
Он ухмыляется.
— У тебя есть привычка делать заявления и ожидать ответа. Если ты действительно хочешь получить ответ, тебе нужно задать реальный вопрос.
Прижимаясь к его груди, я поворачиваю свое тело так, чтобы устроиться на его коленях лицом к нему. Я смотрю вниз между нашими обнаженными телами.
— Ты… проснулся. — Мои глаза находят его глаза.
Тео усмехается.
— Опять же, не вопрос. Но да, он к твоим услугам. Не стесняйся вставлять его в любое отверстие своего тела, лизать его, сосать его…
— Стоп! — Я хватаю свое платье, теперь уже без пуговиц, которое едва держится на боку кресла, и накидываю на его жаждущий член.
Он вскидывает бровь, глядя на платье.
— У меня есть вопрос, и секс — это не ответ, так что…
— Ты уверена? — он сужает глаза.
Нет. Я не уверена. В девяноста процентах случаев секс — блестящий ответ. Сейчас я застряла в десяти процентах.
— Ты уезжаешь?
Он кивает.
Я хмурюсь.
— Когда?
— Через три дня.
— Куда?
Он пристально смотрит на меня.
— Это был вопрос, а не утверждение.
— Нэшвилл.
Почему это так трудно? И снова я чувствую это — грустную любовь. Разве «я люблю тебя» не означает, что я хочу быть с тобой? Мое сердце сжимается. Это не так. Я все еще люблю Дэниела, но я больше не хочу быть с ним.
— Так вот где начинается твой тур?
Глаза Тео на несколько мгновений скользят в сторону.
— Именно.
С каждым вдохом… раз… два… три… я чувствую эту глубокую боль, медленное вырезание дыры в форме Тео в моем сердце.
— Ты бросаешь меня?
Он снова переводит взгляд на меня, издавая хрюканье. У Тео много типов ворчаний, и не все они означают одно и то же. Это ворчание звучит как саркастическое ворчание.
— Мне нужно кое-что сделать.
— Тебе нужна помощь?
Его взгляд немного ожесточается. Морщинки в уголках его глаз углубляются.
— Нет.
— Это из-за штучек в туре?
Мышцы его челюсти напрягаются.
— Не делай этого.
— Не делать чего? Задуматься, почему ты говорил, что любишь меня, а теперь уходишь? Я знаю, у меня нет права спрашивать об этом. Я сделала то же самое с Дэниелом. Карма обычно мой друг, но не сегодня. Мне нужно знать. Какова продолжительность нашей жизни? Три дня? Ты на это намекаешь? Я лучше справляюсь, когда могу подготовиться к чему-то, что безумно, потому что я готовилась к тому, что уже буду мертва, но это не так, и это действительно, действительно впечатляющий сюрприз, но…
— Три дня, — говорит он с твердой окончательностью.
Я сжимаю губы зубами и медленно киваю в течение нескольких секунд.
— Хорошо. У нас есть три дня. — Я слезаю с его коленей и опускаюсь на пол между его ног, уронив платье на пол.
— Я была не права. Сегодня… секс — это выход.
Он раздвигает ноги шире и немного опускается в кресло, а я наклоняюсь вперед, беру его эрекцию и подношу ее ко рту. Я стою на коленях, голая. Мой язык уделяет его члену особое внимание. У меня нет рвотного рефлекса. И все же… когда я поднимаю глаза, то вижу лишь намек на гримасу, раздутые ноздри и остекленевшие глаза.
Боль.
Тео больно.
***
Тео отвозит меня домой и остается на ночь в моей двухкомнатной квартире с дешевым двуспальным матрасом на полу и аляповатыми желто-розовыми простынями «пейсли», которые были на распродаже. На все вопросы мы отвечаем сексом. Затем мы вырубаемся за несколько часов до того, как прозвенит мой будильник.
