Онлайн книга «Кыш, пернатые!»
|
– Да пошёл ты! Двигай отсюда. Не звали. А он уже усесться успел, чуть в стороне и ниже. – Давай, я сказал! – Как скажешь. – Подниматься начал, медленно, словно ноги в коленях не гнутся, – так собака, которую турнули, все равно надеется: вдруг хозяин передумает, позовёт. Подниматься-то поднимается, а сам на банку с пивом, что в пожухлой траве возле моих ног валяется, глазом косит – я-то вижу. Он вроде уже и встал… но тут как-то нехорошо мне сделалось: чего я на него взъелся? – Садись уж, – говорю. – Ладно… Но вот уж хрен! Банку ты полную не получишь. – На! – Протянул недопитую, которую в руке держал. Нечего на целую зариться. Взял. Руки грязные, трясутся. – Сколько лет-то тебе, отец? – Да твой ровесник, поди… Пьёт, захлёбывается, шея дряблая, в волосках седых, под кадыком ходуном ходит. А ведь, похоже… и я мог бы так же… сложись жизнь по-другому. Дунуло ветром, согнуло берёзы, рвёт кроны, сорвало ворон, заметались стаей, перепутались – мечутся, орут – с десяток вырезает на синем круги. Тревожно стало, а тут ещё электричка пронеслась, загудела, словно воздух, пространство её сдерживает, не даёт прорваться. – Хочешь, как они? – Чего? – Как эти… – Голову вверх запрокинул, на ворон или на небо смотрит, и пена желтая, уже засыхающая, в уголках губ. Противно. – Ты пей! Что за хрень городишь? – Тяжко? – А кому легко? Чего прицепился? На хрен ты мне нужен? Дали выпить – пей и молчи в тряпочку. Что же за день такой невезучий? С самого утра. Кофе хотел. Насыпал в чашечку, потянулся за чайником, задел ложечку, опрокинул. Кофе – на пол, чашечка – об пол, ручка – в сторону. Любимая чашечка была, вкусная!.. И телефон сразу – радостно так, задорно. Смолк. А на экране сообщение – отменился выезд. Остался сегодня без заработка. И чёрт бы с ним, не впервой отменяют. Но ведь уже настроился… А чем тогда заняться? День пустой. Тут и жена встала. У неё выходной, значит целый день дома. И началось: это подай, то принеси, пол подмети, пыль протри, ей уже тяжело всё самой делать, она не только за домом следит, но ещё и работает, а помощи никакой, окна вот с зимы не мыты… – и поехало без конца и без края. Разругались, естественно. Да пошло всё! – думаю. Пойду-ка за пивом схожу, посижу спокойно в одиночестве, на поезда посмотрю. Вышел из подъезда, решил на машину глянуть. Подхожу – твою же мать! Переднее правое – спущено. На ободе кормилица стоит. Тут я и понял – не мой день. Ладно, думаю. Пиво, поезда – и в койку, под одеяло. Заспать. Пропустить, не высовываться. С колесом завтра буду разбираться. Не надо сегодня ничего делать. Пришёл к железке, на насыпь сел. Глотнул пива, смотрю на поезда. Я люблю на них смотреть. Куда-то едут… Узкие, длинные. А тут этот… Нет, точно не мой день. Этот сидит, наблюдает, как я закуриваю. – На, – говорю, и сигарету из пачки сам выковырял. – Спасибо, не курю. И тебе не советую. Вот же праведник нашелся. – Хотя, – продолжает, – бросить всё равно когда-то придётся. Философ, блин! Всё когда-то бросить придётся. Тоже мне, открыл Америку. Электричка вдали нарисовалась. Затрубила. Светло-серая. Эта – из Мытищ, без остановок шпарит. Смотрю, как надвигается. Вдруг говорит: – А хотел бы поездом стать? Я сначала не понял, подумал, что ослышался. Электричка мимо неслась. Грохотала по рельсам. – Что, – переспрашиваю, – сказал? – В поезд хочешь превратиться? Меня аж оторопь взяла: – Чего?! – Представь, – говорит, – по рельсам, никуда не сворачивая, всё определено, по расписанию, леса мелькают, поля, люди новые… Смешно стало. Даже интересно. Вот чудик! Хотя… поживи его жизнью, побомжуй, ещё не так крыша поедет. – Или в дерево? – продолжает. – Будешь стоять, ветвями качать, листвой шелестеть, птички там разные перепархивать будут. Не жизнь, а лафа! Никуда не спешить – стой себе и стой, наблюдай за миром. И так он это говорит… Затягивает, как в омут, в эту ахинею словесную. Подыграть захотелось. Один чёрт, посидеть в одиночестве не вышло. Посмотрим, что он дальше плести станет. – А ты что? Можешь? – Не то чтобы могу… но вот если постараться… Уклончиво отвечает, куда-то поверх железки, на дома, на крыши, что вдалеке, за забором, в небо упираются, глядит. Я решил с другого боку зайти. – А что, – спрашиваю, – в любое можно превратиться? И в одушевлённое, и в неодушевлённое? – А ты знаешь, что такое душа? Ты её видел? Вздохнул. Руку в волосы запустил, башку чешет. И мне вдруг показалось, что ему скучно стало со мной разговаривать. Отстранился как-то… Помолчали. Я банку новую вскрыл, говорю: – Подставляй свою, плесну чуток. Засуетился сразу, протягивает. – Не… – я решил не сдаваться. – В поезд, конечно, интересно… Да и в дерево тоже… Но уж если превращаться, то во что-то другое. – Во что же? – Ну, не знаю… В птицу, например. Всё-таки полёт, и всё такое… Вот как это – летать как птица? – Что здесь непонятного? Всё просто. – А чего же ты сам тогда по земле ходишь? Раз угла не имеешь, где приткнуться, летал бы… – Мне не надо. Я не для этого приспособлен. – Ха! А для чего? – Я по другому делу. В тупик разговор зашел. Да что с ним, синюшным, разговаривать. Домой пора. Подмерзать начал. А этому в сандалиях хоть бы хны. Бормочет что-то себе под нос – не разобрать. – Ладно, – говорю, – бывай! Не болей и не кашляй. Он словно не слышит. Глаза на меня поднял и опять свою пургу гонит, про поезд. – Представь, – тихо говорит, еле разбираю, – что ты электровоз. Несёшься в ночи сквозь холод, сквозь темноту, и вот уже солнце встает, рассвет силу набирает, а ты сквозь туман утренний прёшь. Грудь – железная, мощная, давишь на воздух, на пространство, что впереди тебя, пихаешь, раздвигаешь, разбрасываешь по бокам. Не остановить. У тебя тормозной путь – ого-го какой. Не вставай на пути – сметёшь и не заметишь. Станции, полустанки мимо проносятся – сонные, утренние, солнцем освещенные. А ты дальше. Несёшься и несёшься вперёд… Хочешь? Смотрит на меня снизу вверх, будто надо ему очень, чтобы я согласился. |