Онлайн книга «Мойте руки перед бедой»
Приятели беседовали. Семён сжимал в руках ещё тёплую кружку чая, изредка шумно прихлёбывая крупные глотки терпкого напитка. Тимофей Иванович покрошил кусочек сухаря и подсунул его таракану, но тот даже не шелохнулся и только лишь чуть-чуть благодарно пошевелил усами. – Эх-хе, – вздохнул старик, бросил остатки крошек себе в рот, проглотил и добавил, – И ты, брат, боишься. Свистунов внимательно посмотрел на собеседника и понял, что и тот, несмотря на внешнее спокойствие, чувствует себя не в своей тарелке. Ему вдруг захотелось поделиться своими страхами, в надежде, что часть их раствориться в собеседнике. – Что-то неуютно стало жить при новой власти, – начал он издалека. – Раньше хотя и плохо было, но стабильно. Была уверенность, что утро встретишь в своей постели, а не… – А как вы хотели? – Тимофей Иванович прервал приятеля вопросом, который подразумевает дальнейшее пояснение, и сразу же продолжил. – Любой переворот, даже с самыми благими целями, приводит к деспотизму, в особенности на первоначальном этапе. – а затем надолго умолк. Семён также не торопился нарушать молчание и ещё раз хлебнул из кружки остывший чай. Полночь давно миновала. На тёмно-синем небе единственное облачко, прикрывая полную луну, светилось серебряным абажуром. Искры немигающих звезд только подчёркивали мрак и холод ночи. Чёрный небосклон, казалось, как губка впитывал в себя время, истекающее от земли, оставляя иссушенную человеческим равнодушием, поверхность. Тимофей Иванович наклонился, поднял с пола блюдце со свечой и резко задул язычок пламени. Таракан тут же ожил и, резво перебирая лапками, побежал в сторону плинтуса. Семён после того, как собеседник убрал свечу в тумбочку, прикрыл дверцу. – Впрочем, чего уж там…мне всё равно не долго осталось, – спокойно произнёс Тимофей Иванович и вновь надолго умолк. Свистунов не выдержал паузы и спросил: – Почему так пессимистично? – Ты забыл, что я «служитель культа»? – ответил Тимофей Иванович. – Зовут меня в действительности отец Серафим. Скоро, скоро меня должны отправить… в карцер. Вы ведь знаете, что это означает? Семён кивнул головой, тем не менее священник продолжил: – Туда отправили, как минимум в три раза больше людей, чем вмещает камера, и ни один ещё не вернулся. Свистунов вновь кивнул головой, но попытался ободрить иеромонаха: – Никто же не знает об этом. Или? – Нет, не знает, но я уже говорил Вам, что они всё равно найдут вот это, – сказал отец Серафим и достал из-под матраца Библию. – Так что рано или поздно послужит поводом для «карцера». – А что в ней запрещенного? Ну, в Библии… – Свистунов покосился в сторону священной книги. – Знаете, чем Библия отличается от любого другого литературно- художественного произведения? – Тимофей Иванович бережно погладил свою книгу. – Чем? – Тем, что любой роман – это воспоминания автора о том, чего не было, а Библия есть воспоминание о том, что происходило в действительности. О том, что было, то есть, что Иисус не просто существовал, но обладал божественной сущностью. На этот раз Семёну нечего было возразить. Хранить литературу, а тем более религиозную по новым правилам строго воспрещалось. В коридоре раздались шаги больницеармейцев. Приятели умолкли. Патруль прошёл мимо, и Тимофей Иванович продолжил, вдруг сменив тему: – Страшно, страшно, страшно. Страх, – и подняв указательный палец вверх, добавил, – Только не тот, что парализует веру, а тот, что стимулирует чувство самосохранения. – Вы тоже боитесь? – удивлённо переспросил Свистунов. – Я? Я – нет, – как будто очнувшись, произнёс Тимофей Иванович, пристально, посмотрел в глаза Семёну и пояснил, – Это я не о себе, а о дражайшем Босселе. Именно ему теперь страшно. Одно дело мечтать о власти, а другое получить её вместе с ответственностью. Последняя, как известно, ощущается только после того, как взваливается на плечи. Главное, чем дольше несёшь, тем тяжелее. Особенно, когда со стороны начинают советовать, как и куда тебе лучше идти. Ещё и подгоняют, а разделять её не желают. Вот Бося и получил, что хотел. Думаешь, он такой деспот и поэтому придумал «карцер»? Отнюдь. Это он сам себя спасает, но какое-то дерьмо ему всё-таки советы давало. Интересно кто это? Явно своего ума у него нет, и никогда не было. Тимофей Иванович снова умолк. Он и не знал, насколько оказался близок в правде. Светало. Теперь и без свечи лица собеседников стали отчётливо видны. Разговор явно не клеился, но собеседники не торопились идти отдыхать. На завтрак друзья не ходили для экономии талонов, которые изредка им подбрасывал Полковник. – Интересно, а куда девался бывший главный? – задумчиво произнёс Свистунов. – Убили, должно быть, то есть в «карцер» посадили, – равнодушно ответил Тимофей Иванович. – А почему никто об этом не сказали и все молчат? – Кто ж признается, что уничтожил первого человека в учреждении? – хмыкнул Тимофей Иванович. – Отец Серафим, – неловко замялся Семён. Он никак не мог привыкнуть к новому имени приятеля, но всё-таки продолжил: – а может он просто сбежал? – Может. Только такому человеку трудно остаться незамеченным. Подождём. Вот, если объявят, что погиб, значит точно живой. Если же так и обойдут молчанием, значит точно прикончили. – Странная у вас логика. – Ничего странного, – ответил Тимофей Иванович, взял Библию с тумбочки и переложил себе на колени, полистал её и прочитал: «…и познаете истину, и истина сделает вас свободными». Захлопнул книгу и добавил: – Евангелие от Иоанна, 8-32. Свистунов ждал пояснения, и оно не замедлило последовать: – Хочу заметить и, думаю, ты не сможешь возразить, – произнёс приятель и умолк. Семён не понял, к чему иеромонах озвучил цитату, но приготовился слушать продолжение. – Согласитесь, милостивый государь, что прослыть умершим легко. Достаточно только исчезнуть из вида окружающих на некоторое время, – назидательно произнёс отец Серафим. Семён кивнул головой, а следом кивнул головой и старик, затем кашлянул и промолвил: – А вот наоборот значительно сложнее. Если даже и предстанешь живым и здоровым, то придётся долго доказывать, что ты это ты, а в могилке твоей – кто-то другой. Свистунов ещё раз понятливо кивнул головой. – Так, – сказал отец Серафим, – если вдруг ты ещё лицо публичное, имевшее ранее заметную должность, ныне уже занятую, то с тобой и вовсе разговаривать не станут, а просто припишут психическую болезнь да отправят в соответствующее место. Вовек не отмоешься. Старик многозначительно окинул взглядом уже окончательно посветлевшую палату. – Я не понимаю, к чему вы это клоните? – честно признался Семён Семёнович. – К тому, что одно дело отправлять в карцер бессловесного больного, другое дело убить царя. Сегодня власть есть, а завтра тебя самого свергли, а гибель первого лица государства никогда не простят и отправят следом. Тем более пленённого… |