Книга Преступления прошлого, страница 32 – Кейт Аткинсон

— Вы не поможете мне? — спросила девушка.

— Нет, — сказала Амелия.

— Милли, ради бога. — Джулия бросила лизаться с собакой и принялась рыться в сумочке в поисках кошелька. — От сумы да от тюрьмы — сама знаешь.

Джулия вытащила пятифунтовую банкноту — вообще-то, эту пятерку она заняла у Амелии — и протянула девушке, которая взяла деньги с таким видом, будто делала Джулии одолжение. Дело было вовсе не в деньгах, не денег она просила. Она попросила Амелию помочь, и Амелия отказала. Потому что не могла ей помочь, не могла помочь никому. И меньше всего самой себе.

— Она потратит их на наркотики, — сказала она Джулии, когда они отошли подальше.

— Пусть тратит на что хочет. Кстати, наркотики — не такая уж плохая идея. Если бы я была в ее положении, то тратила бы деньги исключительно на наркоту.

— Она из-за наркотиков в таком положении и оказалась.

— Откуда ты знаешь. Тебе ничего о ней не известно.

— Мне известно, что она клянчит деньги у тех, кто зарабатывает их потом и кровью.

Дожили, на старости лет превратилась в фашистку. Скоро она начнет требовать, чтобы вернули виселицы и публичную порку, ну, может, не порку, но смертную казнь — точно. В конце концов, почему бы и нет? В мире и без того перенаселение, а отморозки, которые мучают детей и животных и мачетят невинных, — они только место занимают. «Отморозки» — словечко из пролетарской «Сан». Если и дальше продолжать в том же духе, пора отписываться от «Гардиан». [58]

— Можно сказать «мачетить»? — спросила она у Джулии.

— Думаю, нет.

Ну все, конец, она стала обращаться с английским языком как американцы. Цивилизация скоро падет.

Они остановились перед забегаловкой с бургерами, кишащей студентами языковых школ. Амелия испустила страдальческий стон. Если эти иностранцы и пополняют свой словарный запас в Кембридже, то исключительно непристойностями и разновидностями фастфуда.

В Лондоне Джулия часто делала контрольные закупки для одного агентства — проверяла качество обслуживания в бургерных, пиццериях, популярных магазинах одежды и крупных аптечных сетях. Для нее это было практически равно актерству, а в качестве бонуса она обычно оставляла себе покупки или ела заказанную еду. В агентстве очень обрадовались, что она оказалась в Кембридже, у них как раз там сейчас не хватало сотрудника.

— Так, — Джулия сверилась с бумажкой, — нам нужно заказать один гамбургер с жареной картошкой и один бургер «цыпадрип» без картошки, большую колу, банановый молочный коктейль и клубничную шугу.

— А это последнее — что?

— Мороженое. Типа.

— Я не буду заказывать «цыпадрип», — заявила Амелия. — Даже чтобы спасти тебе жизнь, я бы не стала такое говорить вслух.

— Еще как стала бы. Не переживай, я сама все закажу. Едим, кстати, здесь, а не с собой.

— И вообще, нет такого слова.

— Мы же не с филологической точки зрения еду оцениваем. Мы проверяем уровень обслуживания.

— Можно мне просто кофе?

— Нет.

Джулия снова расчихалась. Амелии всегда было неловко, когда сестра разражалась серий неудержимых, оглушительных, как пушечные залпы, «апчхи». Амелия однажды услышала от кого-то, что по тому, как женщина чихает, можно угадать, какой у нее будет оргазм. (Как будто это кому-нибудь интересно.) Даже вспоминать об этом было неприятно. На случай, если это общеизвестный факт, Амелия зареклась чихать прилюдно.

— Ради бога, выпей еще зиртека, — сердито сказала она.

В подобных местах Амелии всегда было крайне неуютно. Она чувствовала себя старухой и снобкой — неприятно, даже если и правда. Джулия же, истинный хамелеон, моментально приспосабливалась к любым обстоятельствам; в настоящий момент она выкрикивала свой заказ прыщавому юнцу за прилавком (они хоть руки-то моют?), изображая эссекский акцент, который она, вероятно, считала плебейским, но который совершенно не вязался с ее нарядом. На Джулии было очень странное пальто, словно с рисунка Бердсли. [59] Амелия только сейчас его рассмотрела. Такое яркое, что потерять Джулию из виду не представлялось возможным в принципе, разве что она улеглась бы на холм, покрытый зеленой летней травой, и тогда стала бы невидимой. Когда Оливия стала невидимой, на ней была хлопчатобумажная ночная рубашка, которую в свое время носили все они. Изначально ночнушка была розовая, но Оливии досталась уже застиранной и бесцветной. Амелия видела ясно как день, как она залезает в палатку в этой застиранной рубашке и розовых тапочках-кроликах, прижимая к груди Голубого Мышонка.

Пальто было Джулии велико. Пока она маневрировала с подносом в толчее иностранных студентов, распахнувшиеся зеленые полы волочились следом. Амелия бросала во все стороны резкое «извините-простите», но толку от этого было мало: расчистить проход удавалось только локтями.

Когда они наконец добрались до свободного столика, Джулия со смаком вгрызлась в бургер:

— Ням, мясо.

— Ты уверена? — поинтересовалась Амелия. Ее бы вырвало, возьми она что-то из этого в рот.

— Это точно мясо. А вот какого животного — другой вопрос. Или из какой части животного. Вон мы бычьи хвосты же ели, и ничего.

— Целое поколение детей вырастет, называя курицу «цыпадрипом».

— Есть вещи похуже.

— Например?

— Метеориты.

— Возможность столкновения Земли с метеоритом не означает, что мы должны примириться с американизацией нашего языка и культуры.

— Ой, Милли, заткнись, я тебя умоляю.

Джулия поглотила «цыпадрип», но клубничная шуга оказалась не под силу даже ей. Амелия с сомнением понюхала молочный коктейль. На вкус он был совершенно ненатуральный, как будто его сделали в лаборатории.

— Здесь одна химия.

— Везде одна химия.

— Разве?

— Ладно, — оборвала ее Джулия, — хватит болтать, принимаемся за работу, — Она достала анкету и ручку. — «Продавец с вами поздоровался?» Да уж наверняка.

— Почему ты не наденешь очки? Ты же без них ничего не видишь.

— «Что сказал продавец?»

— Джулия, ты безнадежна.

— По-моему, он сказал: «Мэм? Добрый день?» Видимо, австралиец.

— Не знаю, не обратила внимания. Джулия…

— Они все австралийцы. Вся британская рабочая сила из Австралии.

— Джулия… Джулия, послушай меня, когда Виктор проверял твои задания по математике у себя в кабинете, он ничего такого не делал? Не приставал к тебе?