Книга Алые сердца. По тонкому льду, страница 84 – Тун Хуа

– Господин Гао велел вашей покорной служанке отнести барышне грелку и напомнить о том, что барышне следует держать колени в тепле.

Я молча отвернулась. Юйтань забрала грелку, и Мэйсян, поклонившись, ушла.

Юйтань сунула было грелку мне под одеяло, но я, дернув ногой, отшвырнула ее прочь:

– Мне это не нужно.

Она улыбнулась и насильно впихнула грелку обратно к моим коленям со словами:

– В последнее время стоят холода, и если ты не позаботишься о себе, то сама же будешь мучиться. Злись сколько угодно, но не вреди своему телу.

– Кто она? – спросила я.

Юйтань застыла, не сразу сообразив, о чем я, а затем ответила:

– Госпожа супруга Нянь.

Затем она подоткнула мне одеяло, легла рядом и уснула. Я же, изнывая от тоски, в ту ночь не сомкнула глаз, продолжая терзаться самыми разными мыслями.

На следующий день я вернулась в павильон Янсиньдянь, но лишь к полудню, едва переставляя ноги. Там долго сидела у себя, после чего вспомнила, что кое-что не доделала в отчете, и двинулась в императорскую опочивальню. Чем ближе подходила, тем тяжелее становились мои шаги. Я долго в нерешительности топталась у порога, но в конце концов стиснула зубы и вошла. Оказавшись внутри, я, однако, даже не взглянула на учетные книги, лежащие на столе, а вместо этого сверлила взглядом постель, будто какая-то мазохистка.

За спиной кто-то тихо вздохнул, и две крепкие руки заключили меня в объятия.

– Следует ли мне радоваться, что ты ревнуешь меня, – произнес Иньчжэнь у самого моего уха, – или же стоит рассердиться на то, что совершенно не заботишься о себе?

Я молчала, не обращая на его слова никакого внимания. Потянув меня за собой, Иньчжэнь вышел из опочивальни, на ходу сообщив:

– Тринадцатый брат явился на аудиенцию.

Я кивнула, принимая к сведению, и он добавил:

– А с Люйу все оказалось именно так, как ты и говорила.

Его слова заставили меня сбиться с шага.

– Как чувствует себя тринадцатый господин? – не выдержав, спросила я.

– Он страдает, и его глаза полны горя, однако если не приглядываться, то ничего не заметишь, – ответил Иньчжэнь.

Когда мы проходили мимо моей комнаты, я остановила его:

– Погоди, мне нужно кое-что тебе показать.

И я вытащила из-за пазухи таблицу. Мы подошли к столу, и я сказала:

– Но ты сможешь посмотреть лишь после того, как кое-что мне пообещаешь.

– Обещаю, – мгновенно отозвался Иньчжэнь.

– Даешь обещание, даже не спросив, в чем оно заключается? – удивилась я. – Не боишься, что не сможешь его выполнить?

Он нежно погладил меня по щеке, проговорив:

– Сегодня я буду делать все согласно твоей воле. Если обещание будет тяжело выполнить – очень постараюсь.

Сперва я промолчала, закусив губу, но затем все же сказала:

– Когда я буду объяснять, ты можешь задать мне лишь те вопросы, что будут касаться вычислений, а также того, что останется не ясно. Все прочие вопросы не задавай: я все равно не смогу на них ответить.

Иньчжэнь озадачился, но кивнул.

Развернув перед ним таблицу, я подробно объяснила принцип ведения бухгалтерского учета с помощью метода двойной записи, разъяснила значения слов «дебет» и «кредит», а затем принялась растолковывать, как можно получить из подобной таблицы необходимые данные.

Чем больше Иньчжэнь слушал, тем сильнее изумлялся. Пару раз я видела, как его губы шевелятся в стремлении задать вопрос, и всякий раз качала головой, удерживая его от этого.

Когда мы закончили, было уже темно.

– Если вести учет подобным образом, – со вздохом отметил Иньчжэнь, – то можно не только с первого взгляда понять всю картину целиком, но также очень просто отыскать необходимые сведения и заметить нестыковки.

– Ты делаешь это впервые, поэтому пока что очень медленно. Как только привыкнешь, все станет намного быстрее, – пояснила я. – Нужно лишь, чтобы эти таблицы заполнялись правильно, и тогда это сэкономит кучу времени тому, кто будет их читать.

Он смотрел на меня так озадаченно, что я торопливо напомнила:

– Не забывай о своем обещании! Никаких вопросов – просто пользуйся.

Какое-то время Иньчжэнь лишь молча глядел на меня, после чего скатал таблицу в трубку и с улыбкой поинтересовался:

– Ты была занята этим все последнее время?

Я кивнула, и он продолжил:

– Чуть позже пришлю к тебе пару грамотных евнухов – научишь их тому, как это делается, и пусть они начнут работу под твоим присмотром.

– Я бы хотела перенести учетные книги к себе. Или же выдели мне комнату в восточных покоях.

– Я велю привести в порядок комнату восточных покоев, предназначенную для хранения картин и каллиграфии, после чего она поступит в твое распоряжение. Но на людях тебе придется говорить, что ты просто учишься рисовать, – вздохнув, пообещал Иньчжэнь.

– Я запомнила, – кивнула я. – Никто не узнает, что я видела эти книги.

– Сегодня вечером поужинаем вместе.

– У меня нет времени, – холодно ответила я, – позови лучше…

Отвернувшись, я закусила губу и замолчала.

Насильно заключив меня в объятия, Иньчжэнь прошептал:

– Жоси, я знаю, что ты отдала мне всю себя, но, к сожалению, то, что могу дать тебе я, ограничено. То же, что я могу дать тебе в неограниченном количестве, тебе вовсе не нужно.

И добавил, прижав мою ладонь к своей груди:

– Но помни… это я отдал тебе целиком.

Я потрясенно глядела на него. Думала, он примет мою вредность за проявление обычной женской ревности, и не ожидала, что он поймет суть моего недовольства. Затем я вспомнила о тринадцатом господине и успокоилась: он тот еще болтун, наверняка намекнул Иньчжэню.

Мне все еще было неприятно, но сердце Иньчжэня билось прямо под моей ладонью, и, смягчившись, я прильнула к нему.

Наступил последний день шестьдесят первого года эпохи Канси, и со следующего дня начинался первый год эры Юнчжэна ^[66]. Иньчжэнь специально пригласил четырнадцатого господина во дворец, чтобы отпраздновать Новый год с ним и матушкой. Перед уходом он строго-настрого велел мне сидеть в павильоне Янсиньдянь и никуда не выходить: если, вернувшись, он не застанет меня здесь, то очень рассердится. Я улыбнулась и сказала, что все поняла, но, как только Иньчжэнь ушел, улыбка тотчас сошла с моего лица. Он не хотел, чтобы я виделась с четырнадцатым.