Книга Алые сердца. По тонкому льду, страница 95 – Тун Хуа

Повернув голову в сторону ивы, под которой я сидела, Чэнхуань спросила:

– Тетушка, а те принцессы, о которых ты рассказывала, жили в таких же домах и ждали, пока кто-нибудь придет их спасти?

Рассеянно взглянув на нее, я кивнула и вновь опустила голову, погрузившись в задумчивость.

Вскоре я услышала, как Чэнхуань боязливо воскликнула: «Отец!» Подняв голову, я увидела тринадцатого господина, который стоял и молча разглядывал Чэнхуань. Девочка стояла возле ямы с глиной, с беспокойством пряча руку за спиной. Я мысленно вздохнула. Дети всегда с некоторой опаской относились к внешне холодному Иньчжэню и нисколько не боялись улыбчивого Юньсяна, Чэнхуань же, напротив, едва завидев Иньчжэня, тут же прыгала к нему в объятия, а в присутствии отца менялась до неузнаваемости.

Тринадцатый господин пристально глядел на дочь. Его лицо было печальным, а в глазах стояла тоска. Подбежав ко мне, Чэнхуань спряталась за моей спиной и позвала:

– Тетушка…

– Беги к няне и попроси помочь тебе умыться, а потом переодень юбку, – весело велела я ей.

Чэнхуань обрадовалась и, украдкой оглянувшись на неподвижного тринадцатого господина, умчалась прочь.

– Она почти не проводила время с тобой, потому и отвыкла, – произнесла я. – Если же ты заберешь ее в поместье, то через некоторое время вы обязательно сблизитесь.

Тринадцатый опустил голову и долго молчал.

– Не стоит, – наконец сказал он. – Боюсь, даже если заберу ее назад, я не смогу видеть ее каждый день.

Я вновь мысленно вздохнула. Чэнхуань слишком сильно напоминала ему Люйу. Чем больше была любовь тринадцатого к ней, тем холоднее он вел себя с Чэнхуань.

Тринадцатый господин помолчал еще немного. Вскоре на его лицо вернулось самое обычное выражение. Присев рядом, он оглядел черные следы, что нечаянно оставила на мне грязными руками Чэнхуань, и со смехом сказал:

– Ты необычайно терпелива с детьми. Неудивительно, что и Хунли, и Чэнхуань с тобой так близки.

– Это самые беззаботные дни в их жизни, и мне нравится позволять им радоваться, – вздохнула я. – Потом они постепенно будут взрослеть, им придется соблюдать всевозможные правила, на них навалятся всевозможные заботы. Их судьба, как принадлежащих к императорскому роду, всегда будет тяжела. Я хочу подарить им сейчас время чистой радости.

– Сейчас у Чэнхуань есть царственный брат и мы, которые ее оберегают, поэтому она может творить все что вздумается. Но мы не можем защищать ее бесконечно, – заметил тринадцатый господин. – Если бы она находилась среди обычных людей, ее нрав не имел бы особого значения – в худшем случае ее бы называли грубиянкой. Однако таким, как мы, крошечная ошибка может стоить жизни.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – ответила я после недолгих раздумий. – Однако именно из-за того, что мы сами вынуждены строго соблюдать правила, нам и хочется, чтобы Чэнхуань могла жить посвободнее. Но не волнуйся, я люблю Чэнхуань как собственную дочь, и я не позволю ей пойти по неверному пути.

Тринадцатый тихонько вздохнул, ничего не ответив. Я повернула к нему голову и добавила:

– В молодости ты сам был легкомысленным и своевольным. Разве в те годы кто-то в Запретном городе не слышал о твоих посиделках за вином в компании певичек, слуг и всякого сброда? Ты даже не был со мной знаком, а уже похитил меня и всю ночь не возвращался домой. Сейчас же ты не только сам строго следуешь правилам, так еще и тревожишься о том, что у твоей дочери недостаточно смирения.

Некоторое время тринадцатый господин молчал, обхватив голову руками, а затем сказал:

– Я лишь надеюсь, что она сможет прожить свою жизнь в благополучии. Не хочу, чтобы она испытала те же тяготы, что и мы. Уж лучше пусть она будет зауряднее, непримечательнее.

Тихо вздохнув, я обняла свои колени и произнесла:

– Несмотря на то что Чэнхуань любит развлекаться и безобразничать, она очень проницательна и умеет держать нос по ветру: так задурила головы госпоже императрице и госпоже супруге Си, что те от нее без ума. Погляди: хотя она капризна и своевольна, Хунли любит играть с ней и относится к ней даже лучше, чем к собственной младшей сестре. Это доказывает, что у Чэнхуань есть чувство такта. Да, я обожаю ее. Но все сказанное мной – чистейшая правда.

Тринадцатый кивнул и словно невзначай спросил:

– Сначала Чэнхуань, играя с Хунли, подружилась с ним. Почему сейчас она так сблизилась с госпожой супругой Си?

Я лишь слегка улыбнулась в ответ. Один был будущим императором, вторая – будущей вдовствующей императрицей. Разумеется, я тайком надоумила Чэнхуань сблизиться с ними: отношения следует завязывать с детства.

Мы оба замолчали, и каждый погрузился в свои мысли.

– Я подошел и долго стоял рядом, но все это время ты меня даже не замечала. Лишь когда Чэнхуань вскрикнула, наконец подняла голову. О чем ты думала?

– Да ни о чем, – с вымученной улыбкой ответила я. – Просто сидела и отдыхала.

– Ты думала о том, что царственный брат велел четырнадцатому брату охранять могилу царственного отца и не возвращаться в Пекин? – спросил он, глядя в землю.

Я промолчала.

– Возможно, на самом деле ему даже лучше быть подальше от столицы, – продолжал тринадцатый господин.

– Ты действительно так думаешь? – спросила я, спрятав голову в коленях.

– Действительно, – отрезал он. – Я бы даже хотел поменяться с ним местами. Царственный брат велел ему оставаться в Цзуньхуа сторожить усыпальницу, всего лишь запретив свободное передвижение, а не посадив под стражу. Конечно, жизнь в тех местах не сравнится со столичной, но она тоже неплоха.

– Вы с ним совершенно разные, – тихо проговорила я. – Если бы не нынешние трудности и полное отсутствие у Его Величества надежных людей, боюсь, тебя бы тоже уже давно отправили на все четыре стороны. Его же устремления так и не воплотились в жизнь. Из принца-главнокомандующего, мчащегося на коне по степям северо-запада во главе многотысячного войска, он стал жалким сторожем усыпальницы. Даже пленительным пейзажам Цзуньхуа не рассеять печали в его сердце.

– Царственный брат нарочно не позволяет тебе знать о делах при дворе, в особенности о том, что касается восьмого брата, десятого и остальных, потому что не хочет, чтобы ты переживала, – заметил тринадцатый. – Я слышал от него, что ты ежедневно пьешь лекарства. Если продолжишь волноваться обо всем этом, разве усилия царственного брата не пропадут впустую? Кроме того, мы братья, в конце концов, хорошие ли, плохие ли, но все-таки братья. Самое худшее, чем все может закончиться, – заключение под стражу. – Тринадцатый господин слегка улыбнулся. – А быть в заточении в каком-нибудь живописном месте – все равно что укрыться от суеты бренного мира.

После короткой паузы он с убеждением продолжил:

– Сейчас у царственного брата никак не может быть хорошего настроения: госпожа вдовствующая императрица не желает даже говорить с ним из-за четырнадцатого брата, а также запрещает звать ее вдовствующей императрицей. Она тяжело больна и все равно продолжает думать лишь о четырнадцатом брате. Однако царственный брат собирается осуществлять новый политический курс, который уже вызвал волну неодобрения, а потому он вынужден действовать жестко. Можешь себе представить, что было бы, останься четырнадцатый брат в Пекине. Он со своим нравом ни за что не оставил бы царственного брата в покое, начал бы спорить с ним на глазах у всего двора. Разве царственному брату удалось бы сохранить достоинство? И разве впоследствии он сумел бы заставить чиновников повиноваться? Трудно даже представить, до чего может дойти, если кто-нибудь намеренно устроит провокацию и использует ее в своих целях. Жоси, ты ничего не можешь сделать со всем этим. Оставь попытки!