Книга Нерушимый 2, страница 63 – Денис Ратманов

«Саня, а ты сам на чьей стороне?» — зашелестел голос здравого смысла.

— Чего ты хочешь? — спросил у меня Вавилов. — За то, чтобы сняться с турнира? — Видя, что я завис, он добавил: — Подумай, Александр. Подумай хорошо.

Я посмотрел на тренера, но тот никаких сигналов не подавал. Генерал же перевел взгляд на свои позолоченные часы и добавил:

— У тебя есть десять минут, чтобы принять решение.

— Заметь, мы не давим на тебя, Саша, — добавил Шуйский, — а высказываем свои пожелания. Что касается тех, кто давил — разберемся. — Он тоже посмотрел на часы: — Время пошло.

Они что же, суку Гришина покарают? Я так обалдел, что не сразу понял намек.

— Идем. — Лев Витаутович положил руку мне на плечо и обратился к Шуйскому: — До встречи.

И что делать? На чьей я стороне? Уж точно на своей. Я потер виски, стимулируя извилины. Надо подумать, хорошенько все взвесить.

Что я теряю, если снимусь? Простой вопрос сработал ведром ледяной воды, вылитой на голову. Десять тысяч? Смешно!

Я стремился с помощью этого турнира обрести нужные знакомства, но сука Гришин все карты спутал, и нашла коса на камень. А теперь сильные мира сего сами пришли с предложением, хотя могли просто запереть меня где-нибудь… да много чего могли! Но, видимо, у них на меня планы, потому и повели себя так… не сказать, что благородно, но относительно честно, раскрыв карты.

Если выиграю, мне не дадут заниматься тем, что нравится. Отправят в Москву, и здравствуй, карьера какого-нибудь Штирлица. Никаких удовольствий и личной жизни. Служу отечеству и все такое.

Не хочу.

Или скорее мне не простят этот выигрыш и упекут за шпионаж или что-то похожее. Что я могу противопоставить их могуществу? Ничего. Пока ничего.

Да и где гарантии, что я выиграю у того парня? Я сел на лавку в комнате ожидания. На мгновение смалодушничал — да пошло оно все! И без того еле ноги переставляю, глаза болят, один вообще не видит, да руки облезли так, что при одной мысли об ударах кулаками кожа гореть начинает.

— Что будем делать? — поинтересовался я у Льва Витаутовича.

Мне не столько нужен был его совет, сколько — мнение взрослого человека со стороны.

Он смотрел куда-то вбок.

— Ты парень взрослый, дееспособный, тебе и решать. Что бы ты ни выбрал, я буду уважать твое решение. Признаюсь, Сань, утром и не мечтал о таком результате, так что я уже счастлив.

— И большего не хочется?

— Не ценой твоего здоровья. Шуйские не простят.

Я легонько стукнулся затылком о стену, посмотрел на экран, где жена Достоевского Эрмина пела дуэтом с Кругом.

— А если бы на моем месте были вы? — спросил я.

Он пожевал губами и ответил:

— Иногда, если хочешь обрести, приходится терять. Вопрос только в том, чем ты готов поступиться. Мне много лет, Саня. Я вижу то, чего не видно тебе, потому мой совет вряд ли тебе поможет. В восемнадцать я, наверное, все-таки разбил бы голову назло главврачу… Хотя нет, я вообще был далек от этого всего!

Если бы моему разуму было восемнадцать, то тоже не знаю, как поступил бы. Теперь же…

— Лев Витаутович, этот Барановский… он действительно так хорош? Или просто блатной?

— Шуйский был уверен, что он честно оприходует и Барика, и Ибрагимова. Они с Вавиловым играли относительно честно: никому не угрожали, никого не заставляли лечь, просто не особо светили самого сильного бойца, чтобы на него никто не ставил, и надеялись на ставках заработать, а тут ты нарисовался. Делать, чтобы выиграли блатные, Шуйскому невыгодно, ведь после турнира этот парень пойдет дальше как его ставленник, а там ставки выше. Если покажет себя, за страну станет выступать, а там нужны действительно сильные бойцы, а не Барики всякие.

И было там одно слово — «если». Выходит, если не снимусь и если выиграю, парню судьбу сломаю. Мне-то эти бои на фиг не уперлись. В конце концов, все гниды свое получили — и Витя Лось, и Барик.

— А про Гришина он серьезно говорил? Ну, что разберется?

— Из теплого кабинета его не вышвырнут, все-таки зять старшего Шуйского. Но пальчиком погрозят, да и тебя замирить попытаются, чтоб мы шум не поднимали. Вавилов под шумок себе тоже что-то выцепит, все-таки его бойцу так по беспределу подляны кидали.

— Ясно. Да и хрен с ним, с сукой, — чуть подумав, махнул я рукой. — Ему еще прилетит бумерангом, надеюсь.

— Но-но, Сань! — пригрозил Витаутыч. — Чтоб мне без самодеятельности! Зорро, мать его!

— Да сдался он мне… — Я снова отмахнулся, задумавшись, что делать.

Биться с ветряными мельницами не буду, и, если понадобится, пожму суке Гришину руку, буду улыбаться и махать, как те пингвины. Я не злопамятный. И все же в черную книжечку имя Гришина внесу.

Лев Витаутович неверно меня понял, посмотрел пристально:

— Как я понял, ты уже решил?

Я сделал вид, что не расслышал его вопрос, и спросил шепотом:

— Шуйский назвал меня одаренным. Он ведь имел в виду… то самое? Ту самую силу, не каждому подвластную?

Лев Витаутович тоже сделал вид, что не понял меня:

— Он имел в виду твой талант, Саня. Итак, твое решение?

Почему он прикидывается, что не понимает вопроса? Или, если открыто признает мой дар, это его к чему-то обяжет? Возможно, он будет вынужден доложить обо мне в соответствующие структуры, и тогда дорога в футбол будет закрыта. Вздохнув, я ответил:

— Да, Лев Витаутович, я решил, что не стану разбивать голову назло главврачу. Да и в силах своих я не уверен, вымотался кошмарно. К тому же враги мне ни к чему, тем более такие, как Шуйский и Вавилов.

Мне показалось, или тренер и правда обрадовался моему решению? До того он так рьяно мотивировал меня драться… Или дело действительно в целесообразности? Одно дело — порядок навести, на место Гришина поставить, другое — переходить дорогу Шуйскому… Или Тирликас был изначально с ним заодно? А может, просто хотел щелкнуть гниду Гришина?

Пока я думал, Витаутович встал, потянулся, хрустнув суставами.

— Осталось пять минут, чтобы снять тебя с соревнований.

Тренер вышел, а я оперся о стену и закрыл глаза, наконец расслабившись и чувствуя неимоверное облегчение. Я точно понял, что больше НЕ ХОЧУ бить морды и получать по лицу. И никому ничего доказывать тоже не хочу. Хочу котлет и Нового года.

Вернулся Витаутович спустя пару минут. Уселся рядом и принялся нарочито бодрым неестественным голосом успокаивать, истолковав мою усталость как апатию:

— Саня, да не кисни ты! Ты, новичок, дошел до ФИНАЛА! Тот гад рефери, что тебе угрожал — с ним уже разговаривают!

На языке вертелось «разговаривают, надо же!» — но я смолчал. Я не Олег, возмущаться тем, что тренер не бьется головой о стену, не буду.