Книга Уже счастлива, страница 2 – Маргарита Дюжева

Юля выворачивается с тихим смешком и, одарив меня многообещающим взглядом, усаживается напротив.

— Вина?

— Белого, сухого, — девушка улыбается.

Мы играем с ней взглядами, раздеваем друг друга, заводимся, даже еще не прикасаясь.

Но почему-то сквозь пелену, пробивается тот самый Маринкин взгляд, которым она наградила меня напоследок. Воспоминания отдаются неприятным эхом в груди.

Это что такое вообще? Совесть внезапно проснулась?

Ну так, я ее мигом уговорю.

Нам приносят закуски. Я выбрал перечную говядину, а Юля гребешков в сливочном соусе. Официант ловко открывает белое вино и разливает его нам по бокалам.

— За нас, — Юля поднимает свой, и я повторяю следом за ней.

Мы салютуем друг другу, лишь слегка, с деликатным звоном, касаясь стеклянными краешками и пьем.

Я делаю всего один глоток. Мне не хочется напиваться, я предпочитаю быть пьяным от любви, а не от виноградного сока.

Юля тоже делает маленький глоточек и смотрит на меня поверх бокала.

Какие же у нее красивые глаза.

Ларина сегодня прекрасна. В темно-васильковом платье до колен, легком, струящемся при каждом движении, с аккуратным декольте, в котором виден верх груди. Золотой кулон в виде слезы, который, кстати, тоже я подарил, уютно устроился в сладкой ложбинке, еще сильнее притягивая взгляд.

В паху стало тяжело, а по венам побежало предвкушение.

…А глаза у Марины были грустные. Несчастные.

К черту Марину.

— Как прошел твой день? — спрашиваю у Юленьки.

— Скучала. По тебе, — она проходится кончиком языка по сочным губам, и я как завороженный не могу оторвать взгляд.

—… Представляешь, Анечка, опять потеряла телефон. Я ей сто раз говорила, чтобы не разбрасывала вещи, где попало.

Продолжаю восторженно слушать, но все больше ловлю себя на мысли, что мне нет никакого дела до того, что происходит в жизни у неведомой Анечки. Где она свои телефоны раскидывает, меня мало интересует. Настолько мало, что я невольно опять в мыслях скатываюсь к прощальному взгляду жены.

Что с ним, мать твою, не так.

Я знаю Марину очень хорошо и всегда могу предугадать, о чем она думает в тот или иной момент. Но не сейчас.

Сейчас я пребываю в какой-то растерянности. Пытаюсь понять оттенок взгляда, его интонацию, и не могу. Сбивает сидящая напротив кукла, рассказывающая про Анечку. Надо скорее завязывать с этим ужином и ехать к ней домой. Общаться в постели у нас выходит гораздо лучше и интереснее, чем вот так. Я ей ничего не рассказываю ни о работе, ни о друзьях, ни тем более о семье. А она вещает о непонятной и ненужной мне ерунде.

Может браслет уже подарить? Выложить перед ней, чтобы она замолчала? Вцепилась своими наманикюренными пальчиками в золотишко и стала готовой на все, что угодно здесь и сейчас.

Неплохая идея.

Вот только ее снова отравляют мысли о жене. Я внезапно думаю о том, когда ей в последний раз что-то дарил. Кажется на Новый Год. Да, точно. Часы. Дорогие! Отличный подарок, но почему-то именно в этот момент он кажется жалким и убогим. У нас все дары только по праздникам: на ее день рождения, на Восьмое Марта, на Новый Год.

Сколько я уже бусиков и колечек подарил Юльке? Не знаю, не считал. Но пол ювелирного магазина точно ей перетаскал.

А за что? За разговор про Анечку и красивое декольте? Хм, в принципе все логично. Стандартная ситуация. Мужики всегда «покупают» благосклонность прекрасного пола подарками, походами по ресторанам и прочей дребеденью. Это уже ритуал. Традиция.

Что не так с этим взглядом?

Кстати, а когда мы с Маринкой куда-то ходили? Вроде в том месяце. Я забрал ее с работы, и мы, как в юности, заскочили в бургерную Умяли по большой булке с котлетой, молочному коктейлю… Черт. Даже стыдно стало. Бургерная. Твою мать.

А до этого что было?

Не помню. Ни черта не помню!

Что не так с этим взглядом?

— Сереж, ты меня слушаешь, — Юляшка недовольно надувает губки и садится так, чтобы декольте оказалось на самом виду.

— Слушаю, — бессовестно вру, а сам в мозгах гоняю события последних лет.

М-да, мужик. Косяк на косяке.

И снова этот взгляд перед глазами. Он такой…такой…обречённый что ли. Глупости.

Что-то отвечаю Юле на полнейшем автомате, даже не пытаясь уже вникнуть в ее щебетание.

Это был взгляд человека, который принял какое-то решение. Точно! Такой взгляд бывает, когда думал-думал и наконец придумал, сделал какие-нибудь хреновые, неутешительные выводы.

Сегодня выбери, пожалуйста, нас.

Че-е-ерт.

Марина просила остаться. Хоть раз выбрать ее, а не любимую работу. А я снова ушел.

Теперь понятно. Она решила, что я ее не люблю, что предпочитаю зависать в офисе, лишь бы не проводить время с ней. Она, наверное, решила, что не нужна.

Внутри стало как-то неприятно. Но вместе с тем, я почувствовал облегчение. Теперь, когда ситуация прояснилась, я чувствую себя увереннее.

С женой разберусь.

Пожалуй, прямо сейчас. Каким-то внутренним чутьем, я понимаю, что она подошла к неприятной грани, и если сейчас не сгладить неприятные углы, то потом будет тяжко.

— Прости мне надо уйти, — перебиваю Юлю, как раз в тот момент, когда она расписывает то, как ей повезло с парикмахером.

— В смысле? — Юлька аж поперхнулась.

— В прямом. Мне пора, — я поднимаюсь из-за стола, на ходу делая знак официанту, чтобы он нас посчитал.

— Как пора??? Мы только пришли, — Ларина вскакивает на ноги следом за мной.

— Дела!

— Да какие могут быть дела?

— Чертовски важные и совершенно неотложные, — расплачиваюсь карточкой и иду к выходу.

— Не смей меня оставлять! — Юлька несется следом, — ты можешь объяснить, что случилось? Что я сделала не так?

— Все так. Прости. Мне пора, — снова повторяю, не желая ничего объяснять.

Девушка обгоняет меня и перегораживает дорогу.

— Сереж! Ну ты чего? — меняет тактику и льнет ко мне ласковой кошкой, я же так скучала по тебе.

Приятель в штанах негодующе дергается. Ему хочется остаться. Но я непреклонен. Юль много, Марина одна, и в данный момент она придумывает себе какую-то непонятную, неудобную херню. А я очень не люблю, когда мне удобно.

— Юля, у меня серьезно дела, — отвожу от себя ее руки, которыми она уже обвила меня словно лиана, и уклоняюсь от тянущихся губ. — Я тебе позвоню.

— Когда? — она хмурится и выдает с неприкрытым сарказмом, — завтра, после завтра?