Книга Дети Революции, страница 38 – Василий Панфилов

Местные обитатели почти все ныне на промысле – торгуют, попрошайничают, занимаются воровством, мелкими афёрами… Честных тружеников здесь в общем-то и нет, если не считать торговок снедью да проституток.

Немногочисленные аборигены, оставшиеся в комнате, либо больны, либо пьяны до изумления. Чаще же – больны и пьяны.

– В трактир зайдём? – Поинтересовался старовер брезгливо.

– Зайдём, – согласился Фокадан, надо же составить полное впечатление.

– Два трактира в подвале, – басил Рудников, неторопливо спускаясь по лестнице, – куда прёшь, зараза!? Не видишь, господа идут?

Незадачливый обитатель ночлежки, допившийся, похоже, до белой горячки, награждён могучей оплеухой, спустившей бедолагу с лестницы.

– Два трактира, – продолжил полицейский, – Пересыльный и Сибирь. В Пересыльный заходить не стоит, публика там самая скотская – из тех, что за пятачок ночует. Одним смрадом дух вышибить может. Я на что привычен, а и то порой мутит. В Сибири публика почище – Иваны, аферисты, каталы, съёмщики. Да, господа хорошие – съёмщики здесь та ещё публика – каждый первый если с кистенем подрабатывает, так краденое скупает иль ещё какой пакостью подрабатывает.

– Да уж догадываемся. – пробурчал Конан, – обменявшись с Рудниковым взглядами. Оба великана явно прицениваются, примериваются… Алекс знал, что пройдёт несколько дней, и они сперва подерутся, затем напьются… и будет у Конана ещё один друг в Москве.

Сибирь в подвале и несмотря на дневное время, народу собралось немало. Уголовные рожи с интересом глядят на необычную компанию…

– Ишь, тиатра вам, – погрозил Рудников кулаком, – нечего глазеть!

– Выпьете? – Поинтересовался кабатчик с одутловатой мордой и заплывшими свиными глазами, щербато улыбаясь.

Попаданец даже не стал отвечать, вглядываясь сквозь полумрак, слабо разбавленный чадными огоньками коптящих светильников и огрызков сальных свечей, стоящих кое-где на столах. Посетители почти поголовно курят, да такую ядрёную дрянь, что дым мешает не только дышать, но и видеть.

Столы и скамьи грязные, колченогие, стены помещения покрыт копотью и потёками чего-то непонятного – как бы не крови.

– Кровь и есть, – подтвердил городовой, заметив интерес, – частенько здесь кого-нибудь убивают, да редко известно становится.

– Серьёзно? – Поинтересовался Алекс, не скрывая ехидства.

– Я-то всё знаю, – не смутился Рудников, пожав широкими плечами, – но если нет тела и нет заявления о пропаже, то с чего шум поднимать? Не та эта публика, о которой печалиться стоит.

Поднялись наверх, оскальзываясь на грязных выщербленных ступенях, и снова Хитровка. Воздух показался удивительно вкусным… по крайней мере, дышать можно.

– Это вовсе уж поганый домишко, – гудел полицейский, – есть и получше – крестьяне где ночуют, там поспокойней. Приезжают когда в Москву, так где им остановиться? Если родня да знакомые есть, так и хорошо, но не каждому так везёт. Вот и идут сюда, пятачки за ночлег платят. Артелями ходят, поодиночке тут пропадёшь, сами видите, господа хорошие. Разденут, разуют, да по голове стукнут.

– Есть и похуже домики, – процедил старовер.

– Как не быть, – кивнул Рудников, – не без этого. Проститутки из самых дешёвых, сифилитики, чахоточники – дно местное, которым ниже некуда. Можем и посетить такие, но помимо вшей ещё и заразу какую подхватить можно.

– Глянем, – бросил Фокадан и городовой продолжил экскурсию по узким коридорам и переходам, полуразрушенным лестницам. Чужой здесь потеряется и скорее всего, не выберется! На то и рассчитано.

Большая часть Хитровки – подземная. Подвалы глубокие, нередко в несколько ярусов, потайные. Подземные ходы часто ведут куда-то далеко от площади, и по некоторым деталям можно понять, что соединяются они с подземным городом ^[143] как бы не на всей территории Москвы.

– Побродить бы здесь с миноискателем, – мелькнула мысль, – столько интересного найти можно… Пока есть ещё подземный город, пока его не затопили, не забетонировали… мечты.

– Карамора! Сашка! – Заорал внезапно Рудников, и невнятная фигура, плохо видимая в подземелье, замерла покорно. Городовой подскочил к фигуре и отвесил затрещину, от которой человек упал.

– Что сразу я? – Раздался плаксивый мужской голос, после чего последовал ещё один удар, уже сапогом.

– Я тебе что говорил? Не появляться здесь! – Выговаривал городовой, – сбежал с каторги, так не отсвечивай. Где хочешь, не моё дело! В следующий раз возьму, понял?

– Беглый? – Вяло поинтересовался Конан.

– Он самый, – не стал скрывать Рудников, нимало не смущаясь.

Выбравшись на поверхность, решили наконец пройти по рынку.

– Орловец, – мотнул головой старовер на степенно выглядящего монаха. Расспросы прояснили ситуацию, монах оказался профессиональным нищим, такие целыми кланами жили в доме, принадлежащем Орлову – здесь же, на Хитровке.

– Публика эта по здешним понятиям благонамеренная, – рассказывал городовой, тычками разгоняя замешкавшихся прохожих с дороги, – поколениями милостыню просят. Если уж не выучился в детстве чему другому, то ни на что это ремесло не променяют! Кто на жалости копеечку выдавливает, кто паломником по монастырям прикидывается. Жулики, но не грабители!

– Картошка! Картошка! Тушёная картошка с салом! – Завопила толстая торговка истошно и немного гундосо. Фокадан не без содрогания отметил провалившийся от сифила нос, ничуть не смущавший покупателей, – Щековина! Горло! Рубец!

– Почём? – Подошёл к бабе человек, видом похожий на издержавшегося бедного чиновника, но державшийся уверенно, с видом завсегдатая. Поторговавшись недолго, взял протянутую бабой грязную тарелку, которую та обтёрла подолом юбки, прежде чем наложить порцию. Ел чиновник тут же, достав из глубин сюртука ложку.

– Рябчик, господа, – рядом с видом гурмана лакомился господскими объедками субъект в невообразимых лохмотьях, но держащийся очень важно.

– Подтверждаю, – на плохом французском кивнул его товарищ.