Книга Амазонки, страница 13 – Татьяна Разепина

– Друг, оставь его, иди ко мне, иди сюда мой охранник.

Пес оставив арестанта, радостно бросился на зов хозяина. Он прыгнул на плечи и завалив его, стал лизать ему лицо. Ситим старался вырваться из его объятий, но у него ничего не получалось. Пес истосковавшийся за день, никак не хотел отпускать его. Хан подошел к воришке, тот рухнул на колени и стал причитать:

– Где вы были, где вы так долго были, я думал эта псина мне голову откусит. Целый день стою, а она даже пошевелиться не давала. Ведь я живой, мне надо и нужду справить. Видите, до чего довела. Никогда в штаны не гадил. Вредная псина, просил ее же отпусти, отпусти не могу больше терпеть, а она только рычит.

Хан опять не сдержал смеха.

– Значит просил отпустить? А, зачем пришел? И не она, а он, у нас одни мужики остались. Ну говори, как здесь оказался.

– После того как меня выгнали, я подался в сторону Эрнуса, по дороге меня никто не подвез. Через день, что-то не понятное случилось: земля тряслась, небо непонятно чем покрылось, потом гроза. Я сначала отсиделся в лесу, а потом решил обратно вернуться. Вернулся, а города и нет. Вот думаю вам кара небесная, я хоть и тоже грешен, но зачем выгонять. Каждый живет как может. Посмотрел на дом коменданта, он в дребезги разрушен. Ну посчитал, что ему уже ничего не надо. Залез под обломки, кое-что нашел, унести не могу. Смотрю лошади, я к ним. А они нечистая сила убежали. По следам нашел их, вижу с коровой пасутся. Ну думаю повезло, еще и молока напьюсь, да тут как этот налетит. Я кричать, а он как рыкнет, что язык то и отнялся. Отпусти меня ведьмак, больше к вам не сунусь. Еще лошаденку одолжи, куда вам столько для двоих.

– Ты откуда знаешь, что нас двое?

Парнишка замялся, но деваться было некуда.

– Да я, да я… видел вас обоих в городе, когда вы мертвяков закапывали.

– Что ж не подошел помочь? Лишние руки не помешали бы.

– Конечно, знаешь, как я их боюсь, как вашу псину и тебя ведьмак боюсь, ты же с ними водишься, они тебя слушают.

– Значит обворовывать мертвый город не боишься, а закапывать ему боязно.

– Так вы, почти всех закопали. Под завалами остались, но их оттуда не достать.

– Боится он. Иди помойся к реке, после приходи в пещеру, поешь хоть. Боится надо же…и еще не ведьмак я, а лекарь, услышу уши оборву. Трупы закапывали, чтобы болезней не было, бестолочь ты. Ситим сбегай за котелком, подоить корову надо и одного гуся отдай Другу, заслужил.

Хан привязал корову и как всегда бормоча, что-то себе под нос, уселся доить.

Сидя у разведенного костра и обжаривая гуся, Ситим смотрел на Друга, как тот доедает сырое мясо.

– Молодчина, ты у меня, хозяин ты мой, ничего чужим не отдашь. Умница, а еще мачеха говорила, что ты такой же дармоед.

Пес доев последний кусок, подошел сзади к хозяину и положил ему голову на плечо. Он засопел ему в ухо, причмокивая и тихо урча.

– Нет, это мясо наше, тебе достанутся, только косточки. Какой хитрец, тебе все отдай, а мы голодные должны остаться.

Вдруг он навострил уши, уставившись на вход в пещеру.

– Заходи, заходи, не трогай его Друг.

– Он точно не тронет? – послышалось снаружи. Стемнело и никого не было видно, но по голосу сразу определился арестант Друга.

– Не тронет, он у нас умный, при хозяине не станет голову откусывать. – ответил ему подошедший Хан. – Заходи, сейчас молока теплого попьем. Давай располагайся, кстати, как тебя зовут? Меня зови Ханом, а он Ситим.

– Меня? Меня…так и зовут вор. Нет у меня другого имени.

– Как нет? Мама тебя как звала?

– Не помню и мамы не помню. Говорили меня маленьким отдали бродягам, а они меня звали вор и все.

– Не дело без имени жить, у каждого должно быть свое имя. Какое сам то хочешь.

– Не знаю…

– Тогда будешь Карим. С именем разобрались. Теперь садись есть, выбирай себе место ближе к костру, а одежду развешай сушить. Бери кружку с молоком, пей пока теплое.

Парнишка засопел и вдруг громкое рыдание разнеслось по всей пещере.

– Ты, что? Что случилось? – Хан подошел к нему и тут он уткнулся к нему в плечо, стал причитать:

– Я не думал, что вы ко мне будете так относиться, после того как я хотел увести у вас лошадь. Меня всю жизнь гнали отовсюду. Где бы я не появлялся, молва вперед меня бежала и всюду слышал только одно – вор. Даже если бы, я захотел исправиться, мне ни за что не дали это сделать. Еда мне доставалась или ворванная, или объедки со стола, которые выбрасывали свиньям. А вы, садись кушать, имя мне Карим, а не какой-то вор. Я никогда не чувствовал себя человеком, а вы как к равному.

Хан взял его за плечи обеими руками, отодвинул и посмотрел ему в глаза. Его взгляд излучал доброту и сострадание. Он проник в самые темные уголки его души, осветив и согрев теплотой.

– Душа у тебя не зачерствела, хотя много плохого пришлось ей испытать. Оставайся всегда верным ей и хорошее придет в твою жизнь, а сейчас садись есть, Карим. На свете есть разные люди и от тебя зависит, кто рядом с тобой окажется. Станешь плохим и дрянные люди станут окружать, проявишь доброту, и она к тебе вернется. Бывает и на добро отвечают злом, но на таких не стоит обижаться, значит в их жизни не все хорошо, таких жалеть надо. Они не познали красоту жизни, но вот те, кто в жизнь несет одно зло и делает других несчастливыми – уничтожать без сожаления, у них нет души. Бездушные не должны жить среди нас.

Ситим, как завороженный смотрел на них, слова, сказанные Ханом, так правильно показывали жизнь. Делая другим добро, он получал удовлетворение своему сердцу, а вот мачеха, злившаяся на него, всю жизнь чахла. Но главное было не его слова, а глаза, только сейчас он заметил в них искру нежности, в которую хотелось окунуться и не возвращаться в этот мир. Очнувшись он задумчиво произнес:

– Хорошее имя Карим, сколь сегодня произошло, поедим и спать. Мысли надо привести в порядок.

Ели молча, каждый думал о своем: Ситим – о встрече с амазонками, Карим все еще шмыгая носом и не веря в то, что с ним происходит, о том, что сказал Хан, а тот о жизни, как она может сломать человека.

Поев, Хан устроил себе отдельную лежанку. Карим хотел прилечь у костра, но Ситим строго сказал ложиться рядом с ним. «Друг ляжет у костра, охранять станет. Ненароком еще, что-нибудь случится, залает, предупредит. Спит он чутко, так что ложись. Насчет того, что ты набрал не переживай, никто не возьмет – это все чепуха, а вот, что мы видели – чудо небесное. Даже не знаю, как объяснить, девушка красоты невиданной, что у меня помутнение рассудка произошло, хорошо лекарь меня увел, иначе там и умер бы.

– Врешь, от красоты не умирают, ею любуются.

– Не вру, не умею. Это не простая красота – небесная. Говорю тебе – с неба упали.