Книга Очень древнее зло, страница 53 – Екатерина Лесина

— Дитя, если позволите совет… — дух держался рядом, что тоже злило просто-таки невыносимо. — Вам следует научиться контролировать свой дар.

— Как? — выдавила Летиция, смиряя раздражение.

В конце концов, она ведь не только лицо белить училась, а еще улыбаться. Всегда и всем. Не важно, что на душе, дама благородная никогда не допустит, чтобы кто-либо догадался о смятенном её состоянии.

Именно.

Надо… надо просто взять нужное.

Вдох. И выдох.

Улыбка.

Улыбка — это… это почти броня.

А в комнате снова сумрачно. И… и ушли. Брунгильда. А с нею Ариция, которая решительно сменила наряд на местный, совершенно неприличный, особенно в нынешних обстоятельствах. Летиция покосилась на обстоятельство, которое тоже переоделось и…

У государя всей Вироссы, про которого шептались, что он весьма могуч, а паче того богат, оказались волосатые коленки. И не только коленки. Тощие ноги его были покрыты густым рыжеватым волосом. На левой виднелся шрам. Правая же была без мизинца.

Как можно вот так… с голыми ногами?

И…

И платье он сменил на… платье?

Или скорее рубашку с коротким рукавом, да и сама она не была длинной, доходя до колен. Поверх ложилась еще одна, из яркой ткани. Эта была подлиннее, но ненамного. И вышивка её украшала, как и алый плащ, который государь всей Вироссы перекинул через плечо, скрепивши крупной золотой булавкой. Смотрелось это все… странно.

Очень странно.

И на портрет он не похож совершенно. На портрете если, он Летиции совсем даже не понравился. Хотя и тут не особо.

Тощий.

И наглый. И… и очень наглый! Человек воспитанный не станет притворяться кем-то другим, особенно, женщиной, даже в исключительных обстоятельствах. А он… сидит вон, ноги вытянул, пыхтит, пытаясь завязать ремешки местных сандалий.

— Примерно так, как вы сейчас делаете. Будь вы обучены, вы бы простым усилием воли отсекали то, что полагаете лишним. Сейчас же попытайтесь сосредоточиться на чем-то важном.

— На чем? — вздохнула Летиция.

— На одежде? — Мудрослава держалась чуть в стороне. Нет, рассказать она рассказала, если не все, то очень многое, но видно было, что ей неуютно. Стыдно? — Переодеться тебе все же стоит.

Летиция молча покачала головой.

— Не глупи. В своем ты замерзнешь и вообще… оно уже грязное, и мокрое.

— А сама?

Мудрослава вздохнула и повернулась к сундукам.

— Наверное, тоже, но… ты права, как-то оно непривычно. У нас, надень я такое, точно бы решили, что умом тронулась.

…помоги…

Отпусти.

Нет. Думать. Об одежде. Одежды много. А еще на кухню отправились. Ариция. И Брунгильда. И мертвый зверь.

Призрак, взявшийся проводить.

Они вернутся и, если повезет, с едой. Хотя, конечно, вряд ли… тысячи лет прошли со времени падения великой державы. Про нее даже учителя не рассказывали.

— И у нас… ты же видела.

— Юбки.

— С фижмами проще. А еще маменьке одну конструкцию представили, которая вроде бы как от юбок спасет, — Летиция говорила нарочито бодро. — Кринолинус. Это такие круги, которые с собой скрепляются. Снизу большой, с колесо, а сверху маленький. Надеваешь его прямо на нижнюю рубашку, а сверху одну юбку или, может, две укладываешь, а потом уже платье.

— Как неудобно! — Эония сплелась из воздуха. — У вас там, наверное, очень холодно.

— Почему? — удивилась Летиция.

…смотри, смотри…

И кровь течет по стенам, складываясь причудливыми узорами. Её очень много, этой крови. И если Летиция позволит себе…

Нет. Не позволит.

Платье. Фижмы. Думать надо о них.

— Потому что зачем тогда? Столько всего?

— Просто красиво…

— Неудобно, — возразила Эония.

Хныканье. Дети ведь были в городе… много детей. Нет, Летиция не хочет… она и видела такую смерть лишь однажды. И снова… ни за что.

Не думать.

Не слушать. Не смотреть даже в окно, за которым тьма, а в ней — тени.

— Примерь, — дух встал перед Летицией. — Тебе пойдет. Ты слишком… не такая какая-то. Поломанная. Сейчас я плохо вижу. Живой быть лучше.

И тут Летиция с ней согласилась.

…смех. И площадь какая-то. Видна она смутно, и не стоит вглядываться. Люди. Веселье. Бочки. Кто-то разливает вино. Горят костры, хотя день и светло. На кострах доходят бычьи туши, и Летиция почти ощущает аромат жареного мяса.

В себя приводит пощечина.

— Извини, — в глазах Мудрославы читается беспокойство. — Ты просто… как будто…

— Спасибо, — Летиция прижала ладонь к щеке, которая ныла.

Её никогда не били.

Даже когда матушка узнала, когда… все равно не били. А тут вдруг… обидно. Но обида спасает.

— Давай переодеваться, — Мудрослава протянула тунику. — В целом, если подумать… тут не сказать, чтобы холодно.

Длинная.

И никаких коленок никому видно не будет, пусть даже у Летиции они совсем не волосатые. Зато мягкая. И… и можно ведь рубашку нижнюю оставить?

— Яр?

— Пойду… постою за дверью, — он молча поднялся.

А коса рыжая осталась. Смешная. Лежит таким мышиным хвостом. И тянет потрогать, убедиться, что настоящая она. Но разве мужчины носят косы? И вовсе… вовсе глупость.

Но лучше так, чем площадь, на которой все вот-вот умрут.

— Вы… — Летиция поглядела на тени. — Выйдите. Пожалуйста.

Духи исчезли. А вот понять, ушли ли они вовсе, не получалось. Страшно. До чего же страшно.

— Возьми, — Мудрослава вытащила из сундука темное платье из тонкой ткани. — Шерсть… теплое и легкое.

И… неприличное.

Совершенно.

Рубашку она все-таки сняла. Та пропиталась потом, вымазалась, да и запах от нее исходил неприятный.

Ткань скользнула по коже, ластясь. И пахло от нее лавандой, сухими веточками которой одежду переложили. Мудрослава также молча накинула другой наряд. Тоже странный. Горловина есть, и плечи сшиты, но такие… большие.

Широкие?

И ткани много, хватило бы на несколько туник, а прихвачена она только по бокам.

— Странные ощущения, — Мудрослава вытянула тонкий поясок. — Наверное, тоже привыкнуть надо. Так, а теперь, если я правильно поняла, то вот это…

…смех. Дорога.

Широкая.