Онлайн книга «Реквием по любви. Грехи отцов»
Наконец он ободряюще сжал его плечо и кратко озвучил свой вердикт: — Ее не тронут! Не посмеют! Она нужна им живой! Но… если я ошибаюсь, если все же произойдет что-то непоправимое… я лично вручу тебе спички! Дмитрий благодарно кивнул. Подобный вариант его полностью устраивал. — Этого априори допустить нельзя! — в их диалог вмешался отец, приковывая к себе всеобщее внимание. — Велика вероятность, что Шмель территорию города не покидал. И Лизу Гарику не передавал. Особой форы у него не было. Он просто залег на дно. И это нам на руку. Найдем его – найдем и ее! Все вопросительно уставились на Ювелира. Петр Петрович в свою очередь затушил сигаретный окурок носком обуви и возмущенно воскликнул: — Мои ребята и так пашут как проклятые! Мы все возможное делаем, чтобы выйти на его след. Но… результата пока нет. Шмель точно сквозь землю провалился! — Значит, плохо пашут, Петя! — строго выписал ему Прокурор. — Эту самую землю они должны носом рыть! У нас каждая минута на счету! — Не бузи, Боря, — устало выдохнул Дуда. — Сейчас все на нервняке! Они еще некоторое время спорили между собой, строя все новые и новые предположения. Но их «идиллия» вскоре была разрушена. Шумно сглотнув, глядя пустым взглядом в одну точку и остервенело стискивая руки в кулаки, о своем существовании напомнил Пашка. — Я… я знаю, где он может быть! — произнес друг дрогнувшим, надломившимся голосом. — Вернее, догадываюсь. То есть… предполагаю… * * * Внезапно словив шальную дозу адреналина и цепенея всем телом от напряжения, Дмитрий ошеломленно уставился на Сокола. Понимал, что тот задумал. Осознавал, на какие жертвы идет, и… никак не мог этого допустить. А потому, руководствуясь одними лишь инстинктами, Борзый угрожающе прогромыхал, когда Пашка попытался заговорить вновь: — Молчи! — Есть вероятность… — Паша, не вздумай! — … что он… — Где? — подначивал его Прокурор, вслушиваясь в каждое слово. — … сейчас… Не помня себя от отчаяния, Борзый схватил его за шкирку и тряханул как следует, дабы в чувства привести. А после, практически уперевшись своим разгоряченным лбом в его лоб, яростно выплюнул: — Сказал же, заткнись! Ни слова больше! Сокол не пытался освободиться. Просто обреченно прошептал: — Я должен… — Нет, не должен! — почти кричал Дмитрий, пытаясь образумить друга. — И никто… НИКТО не смеет принуждать тебя к подобному! Речь ведь идет о твоем отце, каким бы ублюдком он ни был! Ты в этом не участвуешь! Точка! Если до сего момента Пашка пребывал в относительном внешнем спокойствии, то теперь он… окончательно сломался. Его нервы сдали. — Как ты не понимаешь? — заорал Сокол, в ответ хватая Дмитрия за грудки. — У меня нет выбора! Его просто… нет! Я всегда знал, что мой отец – редкостная мразь. Садист и тиран. Но не подозревал даже, до какой степени! Мы наивно полагали, что столь жестоким он был лишь с нами – с членами своей семьи. Только реальность оказалась в разы ужаснее! В разы мучительнее! И… больнее! Он окончательно съехал с катушек! Он отнял жизни стольких людей! И отнимет еще больше, если его не остановить! Борзый усилил хватку, с трудом контролируя гнев, струящийся по венам. — И мы остановим! — процедил сквозь зубы, не узнавая собственного голоса. — Обязательно остановим! Но… сами. Без твоей помощи. Без твоего участия. — Да как же вы его без меня найде… — Я все сказал, Паша! Я все сказал! — Ты, верно, забыл, — глухо усмехнулся Соколовский, — что у него Лиза! — Посмотри на меня внимательнее! — тяжело дыша, огрызнулся Борзый. — Реально думаешь, что я способен ТАКОЕ забыть? — А простить? — не унимался Пашка. — Простить ты способен? Если с Рыжей что-нибудь случится по вине МОЕГО отца, ты простишь МНЕ мое молчание? Мое бездействие? Или обвинишь, как… после смерти Егора? Делая над собой неимоверное усилие, Дмитрий разжал руки. Горечь прошлых ошибок и разочарований затопила нутро. Проявилась оскоминой на языке. Стиснув ладонями плечи друга, он обессиленно пробормотал: — Случись нечто подобное, Соколик, и винить тебя будет уже… некому! — Дим… — А за Егора прости! Не прав я был. Несправедлив с тобой. И… раскаиваюсь. Будто не веря услышанному, Пашка отстранился. Изумленно нахмурился. Борзый же холодно усмехнулся, подтверждая все вышесказанное: — Да брось! Мы ведь оба знаем, кто на самом деле ту кашу тогда заварил! И на чьей совести жизнь друга… тоже знаем! Только вслух не говорим. Неудивительно. Свои собственные ошибки признавать… чертовски сложно! — Не соглашусь! — задумчиво отозвался Сокол секунду спустя. — Каждый сам в ответе за свою судьбу. Нас никто силком туда не тащил. Сами поперлись! — Хорош меня лечить! — передернул плечами Дмитрий, прекрасно понимая, что тот просто успокаивает его. — Предпочитаю смотреть правде в глаза. На сей раз Пашка смиренно кивнул, пробормотав еле слышно: — Как и я! Похомов вперился в него тяжелым взглядом: — Раз так, включай мозги! Одно дело, если мы найдем Шмеля своими силами и спросим с него за все содеянное. И совсем другое… если выйдем на твоего отца по твоей наводке! Ты сам-то потом как жить с этим будешь? Соколовский растянул губы в некоем подобии улыбки и неопределенно пожал плечами. А после, с трудом вытолкнув воздух из легких, признался: — Да уж, с главой рода нам не повезло. Отец – страшный человек. Жестокий. Беспринципный. Когда вспоминаю наше с Викой детство, регулярные побои и бесконечные слезы матери, возникает жгучее желание свернуть ему шею. Я никогда не понимал этого. Как можно к чужим людям относиться лучше, чем к своей собственной семье? Взять даже нашу соседку, Павлину Михайловну? Эта старуха слышала от него больше добрых слов, чем все мы вместе взятые! Порой мне кажется, что я люто ненавижу его. Но как только ярость стихает, с ужасом понимаю, что всецело ненавидеть отца не выходит, как бы сильно ни хотелось. Даже сейчас, когда знаю всю правду… не могу! Дмитрий ободряюще похлопал Пашку по плечу, клятвенно заверяя: — От тебя этого и не требуют! Все прекрасно понимают, каково тебе сейчас! — Спасибо, брат! — тот с готовностью повторил его жест. — Спасибо! — Прорвемся, Паш! Будет трудно, но прорвемся! Они одновременно отстранились друг от друга. Борзый даже попытался улыбнуться. Однако резко нахмурился, припомнив кое-что из монолога Соколовского. Сердце дико трепыхнулось в груди. Кровь ускорила бег по венам. С трудом осознавая, почему заострил внимание именно на этой детали, он уточнил до жути сиплым голосом: |