Книга Карамель. Новый Мир, страница 29 – Кристина Тарасова

– Мне важно быть важным для тебя, понимаешь?

– Почему ты отвлекаешься на эти мелочи жизни? – спрашиваю я. – Для чего заискиваешь симпатию, если я уже твоя пара? Мы будем вместе, если будем поддерживать рациональный и перспективный союз. Отношения должны давать не эмоции и чувства, а стабильность и перспективу. Разве нет?

– Так говорит Свод правил, – подхватывает Ромео, но во взгляде его несогласие.

– Так говорит Свод правил, – отражаю я. – Верно. Теперь скажи, что ты поддерживаешь его.

Юноша поднимает расстроенный взгляд и открывает рот, как вдруг пол под ногами начинает вибрировать. Чёрт…Чёрт!!!

Увлёкшись беседой, мы позабыли что сами себя заперли в лифте. Что же подумают те, кто вызвал его на другой этаж, и вот-вот обнаружат двух разнополых учащихся? Я говорила Ромео, что не желаю скандалов…особенно, когда моё лицо и имя стали высвечиваться на экране Здания Комитета Управляющих.

Лифт останавливается и медленно открывает двери. На нас взирает – лучше бы это была группа учеников – преподаватель из Палаты Социума, она ведёт дисциплины психологии и социологии, мы виделись вчера. Удивлённая женщина впирает глаза поочерёдно. Кажется, нужно что-то сказать…

– Вы нас спасли! – восклицает Ромео. – Мы застряли, а диспетчер не отвечал.

Преподавательница выражает допустимое по эмоциям волнение об учащихся, которые оказались спёрты четырьмя холодными стенами. И добавляет, что обязательно пожалуется обслуживающей компании на недопустимость того. Лучшие ученики Академии едва не опоздали на уроки из-за халатного отношения южных рабочих к своевременному ремонту техники.

– Мы точно найдём виноватых и накажем их! – объявляет женщина. – Не беспокойтесь. А теперь ступайте на свои уроки!

Мы выходим из лифта и молча идём к аудитории.

Ромео только что спас репутацию Голдман…

Ха, он ведь сам едва не втоптал её в грязь, Карамель. Не будь Ромео вовсе – не было бы ситуации, не было бы удачливого её разрешения.

– Прости, Карамель, – перед входом в аудиторию говорит юноша. Поспешно. Едва слышно. – Мой эгоизм застелил мне глаза, ты помогла увидеть истину. Не разрывай нашу пару: вместе мы добьёмся большего и станем большим. Отношения Дьюсберри и Голдман – перспективны, уверяю.

Он вновь говорит то, что от него желают услышать. То, что правильно. Он всегда напоследок беседы выплёвывает нечто его покрывающее.

– Меня беспокоит твоё поведение, не этому нас учили, – признаюсь я. – Дым от костра из ниоткуда не берётся: говори, что случилось? Отчего тебя накрыло поспешными действиями?

Я знаю, что причина есть. Я верю. Не мог Ромео Дьюсберри в одночасье сойти с ума, ровно, как и не мог притворяться всё это время. Кто-то подсказал ему? Сбил с мыслей?

– У меня в пальто осталась одна вещь, – отвечает юноша. – Хочу спуститься в гардеробную.

Желает проехаться на лифте, чтобы никто не подслушал наш разговор? Небезопасно…но любопытно.

– Я провожу тебя, хорошо, – соглашаюсь, и мы вновь ступаем к лифту.

Только двери закрываются:

– Тюльпан и Нарцисс лобызались в коридоре, сам видел.

Тюльпан Винботтл – мерзкая девица, что учится с нами на одном курсе. Нарцисс – прозвище её партнёра, уж сильно от этих двоих разило.

– Прости? – переспрашиваю я. – У нас шоу комедиантов, что ты сейчас сказал? И…подожди-ка…какое отношение к этому имею я?

Меня мало интересуют сплетни (иначе бы я читала Вестник), но Тюльпан…Наши отцы работают вместе. Они хотели, чтобы мы подружились, однако её характер был невыносимее занозы в одном месте, и я выбрала Ирис, семья которой была по должности ниже, но, по крайней мере, мы могли друг друга терпеть.

– Меня тоже удивило, я их застукал. Тюльпан просила никому не рассказывать и жалобу в администрацию не подавать, потому что в Своде Правил под запретом названа демонстрация, но тайная близость нарушением не является. Они вроде как влюблены друг в друга и потому наслаждаются компанией.

– Мерзость, – закатываю глаза. – Что ещё? Вижу по твоим провинившимся глазам, есть что-то ещё.

– А Нарцисс сказал, ледышка Голдман так и останется недосягаемой высотой Дьюсбери. Прости. Говорю же: эгоизм и тщеславие застелили глаза.

И как я должна на это реагировать? Ромео…ну что за мальчик в пубертате.

– Целоваться тайком – ещё более омерзительно, чем публично заявлять о том, что мы пара, – спокойно говорю я. – Придёт время, Ромео, и нам будет разрешено это по закону. Верно?

– Верно.

Всё обходится. Я не ошиблась с выбором партнёра. Я прощаю его. Ромео едва дрогнул, чуть не оступился – я помогла. Сам юноша – без какого-либо выражения на лице – вновь извиняется и говорит, что поступок с его стороны глуп; в первую очередь, он должен заботиться о нашей репутации (а не желаниях), должен советоваться, принимать решения обоюдно.

– Хорошо, что ты понимаешь.

И я едва видимо улыбаюсь. Затем едва слышно добавляю:

– Сольёмся душами – сольёмся телами.

Не верю, что произношу это, но тем самым утешаю Ромео. И саму себя. Я уверена, что законы действуют подобно только начертанным – без исключений, без ослаблений.

А тех двоих нарушителей следует наказать!

– Отлично, – спокойно говорю я. Отлично, ведь Винботтл первые в списке конкурентов отца. – Ты напишешь жалобу, Ромео, а я поддержу тебя. – Признаться, я бы сама с превеликим удовольствием сделала это, но – увы – ничего подобного не слышала. – Желаешь спасти нашу пару и отмыть от грязи собственное имя – запятнай имя того, кто это по праву заслужил.

Ромео согласно кивает. Вряд ли ему хочется, однако он обидел меня и теперь должен искупить вину.

Для вида подходим к гардеробной, проверяем карманы и возвращаемся на требуемый по расписанию этаж. После сигнала, предвещающего скорое начало уроков, я ухожу в нужную аудиторию, а Ромео стремительно отдаляется по коридору и пропадает в администрации, где пишет жалобу. На урок опаздывает, но учитель не спрашивает причину. Очевидно, причина опоздания у одного из лучших учеников Академии может быть только уважительной.

На коленях у меня лежит планшет, на планшете открыта электронная книга. Урок самостоятельного чтения продолжительностью в несколько часов, что может быть увлекательней? Вот только книги выбирала сама Академия, а потому читать их было тошнотворно; старая печать из кабинета Отца не сравнится с шаблонными сюжетами для школьников, в которых главными темами определялись служение государству и общественным целям. Разумеется, я поддерживала их…я поддерживала, а потому напитываться государственной пропагандой через книги не желала; во мне и так умещалась гордость и уважение к Новому Миру, не стоило подпитывать эти чувства.

Отвлекаюсь от чтения – слова плывут мимо, нет усидчивости – и смотрю на Ромео. Он дремлет, надо же. Экран планшета выключен, глаза у юноши закрыты. Перевожу взгляд на Ирис в другом конце аудитории. Кресла разбросаны по всему залу (зачастую чтения объединяют с другими курсами, а потому много посторонних лиц), рядом с каждым креслом стеклянный столик и графин с водой. Подруга смотрит в планшет продолжительно, внимательно. Слишком продолжительно и слишком внимательно; уже любой бы прочитал написанное там…Наблюдаю за Ирис – она не перелистывает страницы. Смотрит в горящий экран и размышляет о чём-то. Мне стоит беспокоиться?