Книга Души. Сказ 2, страница 8 – Кристина Тарасова

– Я в голове твоей, а это много хуже. Переживёшь, Ян, перетерпишь. Несчастную примерочную точно. Но пока я у тебя в голове, буду делать всё, что возжелаю.

– Суккубка, право.

Рука заботливо поправила смольные волосы: перенесла за ухо напавшую на щёку прядь. Тёплое дыхание мимолётно обожгло.

Останавливаться было нельзя, и потому в речах своих я не остановилась:

– Если возжелаю Бога Солнца – его свет окажется направлен на меня. Если возжелаю умертвить целый город – армия двинет туда. Если возжелаю испить с самой смертью – она подаст мне кубок.

– Продолжай, – лукаво пальнул мужчина.

– Если возжелаю к ногам Монастырь – ты распахнёшь кабинетную дверь и уточнишь, подавать сигары сейчас или к выпивке.

Последнее порезало мужское сердце (мысленно я не отрицала его наличие) напополам. Эгоистичная натура тряслась лишь над этим. Он безумствовал над пороком дышащим местом, раз за разом и при любом импульсе боялся потерять его. Уродливое место было дороже иных. Стены были превыше плоти.

– Проиграла ты, радость, – вдруг выплюнул мужчина. – Мешок овса, торги открыты. Оставь эту тряпку для первой встречи с новым хозяином. Большего за свою цену ты не получишь.

Нет.

Нет, не может быть.

Ян одарил презрительным взглядом и поспешно оставил комнату.

Не может быть.

Он знал…всё это время знал и издевался?!

Я поймала собственное отражение: испуг и отчаяние переливались друг с другом и по щекам; бледность растеклась до ключиц. Можно было не притворятся, а потому я схватилась за голову и одиночно всхлипнула. Разговоры с Хозяином Монастыря всегда оканчивались одинаково: чувством опустошённости и отрешённости. И вечной его победой, потому что без ощущения превосходства он не уходил. Даже ценой чужих слёз и выставлением чужой никчёмности.

Я утёрла взмокшие глаза и отправилась в сторону главного зала, где таинственно возвышалась монолитная дверь, скрывающая выход в мир свободы, и сопутствующая решётка, чтобы послушницы не забывали о своей животной натуре и – в частности – сучьей функции.

На выходе стояли двое. Я опередила их грязные речи, бросив колючий взгляд и приказ отворять. Мальчишки переглянулись: сначала улыбнулись, затем – насупились.

– Открывайте. Мне долго ждать?

– Ступай, монастырская кошка, – любезно сказал один.

– Твои дела этажом выше, а выходить на улицу нельзя, – плешиво молвил следующий.

И следующий схлопотал пощёчину. Хотел взорваться, ответить – друг его придержал (послушницы неприкосновенны со стороны служащих, но, кажется, обратного наказа не существует).

– Я велела открыть дверь. Мне звать Отца?

– Вы по его решению…?

– Я даже не с его разрешения! – отрезала следом. – Но я могу то сделать, и ни Отец, ни Вы не помешаете.

Один потянулся к нависающему замку (неужели выбраться отсюда было просто и всегда осуществимо?), однако второй воспрепятствовал.

– Вам ещё неведомо моё имя, – пренебрежительно кинула я, впитав в себя все услышанные некогда речи приходящих богов (а я знала, что все они лжецы и притворщики), тут же благодатно улыбнулась и подвела: – Но скоро Монастырь задышит под моим началом.

– Вы будущая Хозяйка Монастыря? – оживился мальчишка, а друг его – с ладонью на щеке – виновато потупил взор.

– Хуже, – улыбнулась я.

– Откройте ей, – отрезал выплывший за спиной голос.

Ян поддержал плечом колонну. Руки, в очередной раз, вдел в карманы, в зубах скрепил тонкую сигаретную спицу (не успел поджечь). Я видела, как всё в нём закипело и накалилось, как взгляд утаил меня в окрестностях Монастыря, под землёй.

Двери отворились, и решётка отъехала. Я перешагнула через порог. Неужели…неужели могла сделать это раньше? Неужели могла просто выйти?

…но то было бы безрассудством, глупостью, ошибкой. Через пустыню обыкновенным шагом не уйдёшь, а вот бредущих по воле (и без) лиц встретить можешь.

– Ступай, – подстрекнул Ян, окатив ледяным взглядом. – Ступай, Хозяйка Монастыря.

Меня сдавила его малодушная интонация.

– Оставляй своих послушниц и рабов, – продолжал голос.

Охраняющие дверь переглянулись.

– Пожелаю оставить главного из них, – уколола я и побрела в сторону сада.

Силуэт Хозяина Монастыря двинулся следом. Тень упала на осоку и пару подстриженных древ. Я тронула свисающую ветвь и едва не расплакалась. Для умиротворения и удовлетворения требовалось так мало.

– Это всё, чего ты хотела? – уловил мужчина.

– Достаточно было спросить.

– Желания послушниц беспокоят меня в последнюю очередь, позабыла? – упрекнул он, отдавая воспоминаниям разговор в день знакомства. – Превыше моих желаний на этой земле ничьих нет и не будет.

– А если они совпадут? – я улыбнулась – впервые за последние дни – искренне. То растопило мужское сердце: вынудило без ума нагнать и, взяв за руки, обернуть на себя. Моё же сердце растопили шелест крон и запах зелени. И всё-таки для спокойствия требуется немного.

Ветер подхватил мои волосы и приласкал ими мужские плечи, спровоцировал сплетни шуршащих трав и подглядывающих послушниц.

– Прекрати издеваться, ведь я не могу этого сделать, – спокойно отозвался Хозяин Монастыря, заглядываясь на губы.

– Я тоже, – ответила я, заглядываясь в потерянные глаза.

– Хоть и хочу, – уточнил более невластный голос. То значило: принципы нерушимы. Принципы Монастыря, личные, мирские. Порядок нерушим.

– Взаимно, – упрекнула я. То значило: после совершённого и свершённого прощение не придёт, после его решений (в моём понимании – ошибок) как раньше быть не может.

Пальцы прогулялись по плечам и взобрались к лицу. Ян поправил вырывающуюся прядь и спадающую бретель.

– Убери свои руки, – с трудом выпалила я.

Так резво, броско, вопреки распирающей груди.

Здание Монастыря обросло глазами и ушами. Все и всё смолкло: и дрожащие деревья, и воющие на горизонте пески, и ревущие над разбитой дорогой вороны, и плывущие по небу сухие облака.

– Предпочту остаться верной женой. Убери свои руки.

Хозяин Монастыря послушался. А затем склонился к лицу и лбом припал ко лбу. Зажмурился.

– Страдаешь, Ян? – нашептала я, ибо тайна имени ещё существовала, а тайна чувств была очевидно нелепа и потому недостойна громких речей.

Но разве не самые главные слова произносятся едва слышно?

– Я радуюсь, Луна, – солгал Хозяин Монастыря и измученно засмеялся.

– Очевидно.

– Ты заслуживаешь имени своего мужа и его самого, это верно. Вы одинаковы.