Книга Королева стендапа, страница 2 – Йенни Йегерфельд

Сесилия стучит указкой по белому экрану. Так, что сотрясается весь земной шар. Ниссе вздрагивает.

– Вы представляете, сколько это – пять километров?

Она не ждет ответа.

– Пять километров, или пять тысяч метров, это примерно как отсюда до Фруэнген! ^[2]

Я не очень хорошо представляю, где Фруэнген, но окей. Мои школьные товарищи, то есть мои школьные персонажи, глядят на Сесилию как загипнотизированные. Умеет она воздействовать на публику.

– Температура мантии – несколько тысяч градусов выше нуля! Вы подумайте, что на небольшом расстоянии под нашими ногами находится движущаяся горячая масса температурой в несколько тысяч градусов!

Сесилия топает по полу ногами в кроксах, и мы смотрим вниз – на бежевый ламинат.

Теперь Сесилия тычет указкой в Ниссе:

– СКОЛЬКО градусов, Ниссе?

Она похожа на фехтовальщицу, вызывающую на дуэль. Но у Ниссе нет шпаги. И ответа, похоже, тоже.

Он неуверенно мямлит:

– Э-э… ужасно много?

– Да, много! На самом деле НЕСКОЛЬКО ТЫСЯЧ градусов.

Когда Сесилия на секунду поворачивается к земному шару, Марта передает мне листок. На нем довольный смайлик и надпись: «Ты станешь лучшим комиком».

Я очень рада. Надеюсь, так и будет.

Я смотрю на деревья за окном. Тонкие голые ветви покрыты пушистым снегом. Надо обдумать вещи поважнее, чем какая-то дурацкая земная кора.

Сосредоточиться на юмористической жилке. Чтобы она появилась, придется много и методично работать, разбираться, что такое юмор. Я решила делать заготовки для шуток – записывать всякие смешные вещи, чтобы подумать, как их можно использовать.

Я, не отрываясь, смотрю на лист с изображением земного шара в разрезе. Переворачиваю бумагу. Записываю:

СМЕШНЫЕ СЛУЧАИ И ШТУКИ, КОТОРЫЕ ДЕЙСТВУЮТ НА НЕРВЫ:

– Когда Марта спросила, почему эти сеттеры тащатся от своих длиннющих бород, я удивилась: «Э-э… Что?» Оказалось, она имела в виду хипстеров.

– Когда провода от наушников запутываются.

– Люди, которые вечно задают вопросы, когда смотрят кино: «Это кто? Что она делает? Куда они пошли?» Что тут скажешь, кроме: «Please! ^[3] Смотрите и узнаете!»

– Все, что выкладывают в соцсетях. Например, свои классные фотки. А потом жалуются, как им осточертели комплименты (Тира). Или ставят #хештеги# совершенно #нелогично. Или когда пишут что-нибудь «глубокомысленное», типа: «Так грустно. Меня никто не понимает…» Спрашиваешь: «Черт! Что случилось?» А в ответ: «Ничего. Не хочу об этом говорить». Фу-у! ТОГДА НЕ НАЧИНАЙ! (Поэтому я ушла изо ВСЕХ соцсетей. Кроме ютуба. Мне все-таки нужно быть в теме стендапа.)

– Когда папа заходит ко мне в комнату, а потом выходит и не закрывает дверь, и мне приходится кричать: «Закрой дверь!», он возвращается и ПРИКРЫВАЕТ, а не закрывает дверь. И я, такая: «О-о-о! Я же тебя просила!»

– Когда мама…

Я останавливаюсь на середине фразы. Ручка зависает над бумагой. Я собиралась написать: «Когда мама в плохом настроении и хочет, чтобы я говорила с ней по-немецки. И перестает отвечать, если я так не делаю».

Я хотела это написать. Но не написала. Потому что больше меня это не раздражает. Лучше бы раздражало. Я так этого хочу, что, кажется, сердце вот-вот лопнет. Я бы говорила по-немецки все время, пусть он у меня никудышный. Только бы она вернулась. Ich wurde immer Deutsch sprechen ^[4].

Бывают моменты, когда я забываю, что мама умерла. Как сейчас, когда я вдруг написала: «Когда мама…»

Само собой, я не всегда о ней думаю. Но когда вспоминаю, то в груди расползается мрак. Вылезает, как из бездонной ямы. Течет во все стороны. Кажется, мое сердце раскалывается и падает. Летит куда-то вниз, исчезает. Я не знаю, соберутся ли когда-нибудь вместе эти куски. Станет ли мое сердце снова целым.

Стираю слова. Стираю «Когда мама…». Тру, пока на бумаге не появляется дыра.

Я иду домой через Аспуддспаркен ^[5]. Обычно мы с Мартой ходим вместе, но по вторникам у нее уроки банджо, believe it or not ^[6]. Изо всех инструментов во вселенной она выбрала БАНДЖО. Но кто я такая, чтобы судить. Как-то Марта сказала, что банджо она любит больше, чем своего младшего брата, но я не думаю, что это правда. Она это сказала после БАНДЖОТРАВМЫ – так она это называет. Это когда брат обмазал липким арахисовым маслом ее банджо, и Марта, как можно понять, не осталась равнодушной. С тех пор она зовет брата Банджоломом.

Марта хранит инструмент в черном глянцевом футляре с позолоченными застежками, внутри подкладка из зеленого бархата. Наверно, ни одна королевская корона не хранится в таком красивом футляре.

Воздух в парке холодный, прозрачный, а солнце стоит так низко, что я жмурюсь от света бледно-желтых лучей. Деревья еще замерзшие, кое-где на ветвях лежат большие охапки снега. Если я не спешу, то всегда останавливаюсь – поздороваться с кроликами. Погладишь зверушку – и словно оттаешь, на душе станет спокойно и радостно. Окей. Не любую зверушку. Не думаю, что сильно обрадуешься или успокоишься, если погладишь аллигатора. Или ядовитого скорпиона. Ну, вы понимаете, о чем я.

Кролики живут в четырех загонах – по четыре в каждом. Там есть одна ужасно милая и славная крольчиха, которую я назвала Вафелькой, хотя на самом деле ее зовут Фисташка. Но ведь фисташковые орехи зеленого цвета, так что не знаю, о чем они думали. Вафелька не зеленая. Вовсе нет. Она будто сделана из мягкого ванильного мороженого с крупной вафельной крошкой. А еще она безумно хорошенькая, потому что это помесь двух пород – вислоухого барана и еще какой-то, возможно, готландской. Потому у нее одно ухо висит, как у вислоухого барана, а другое стоит торчком!

Мы словно родственники, ведь я, можно сказать, тоже наполовину баран, или овен. Я родилась без трех минут полночь двадцатого марта, как раз на стыке знаков Рыб и Овна. Но, к счастью, мои уши не висят и не торчат. Можно сказать, обыкновенные человеческие уши.

Подхожу к загону поближе, отсюда хорошо видно Вафельку. Она лежит и уминает соломинку. Рядом копошатся белые пушистые крольчата. И никакой папа не говорит ей, чтобы она ела МЕ-Е-ЕДЛЕННО, как некоторым другим. (Это я о себе.)

– Привет, Вафелька!

Крольчиха перестает жевать и смотрит на меня. Может быть, мне это только кажется, но каждый раз, когда я называю ее Вафелькой, она смотрит на меня с благодарностью. Как будто хочет сказать: «Наконец-то! Наконец кто-то заметил, что я НЕ ЗЕЛЕНАЯ!»