Книга Чудесная чайная Эрлы, страница 41 – Варвара Корсарова

Расмус хмыкнул и начал медленно пить, морщась, когда край чашки касался его разбитой губы. Протянул руку к тарелке и захрустел печеньем.

Он удобно устроился на табурете, оперевшись локтями на стол, и всем своим видом показывал, что никуда не торопится, несмотря на мой намек о том, что час поздний, и ему не мешало бы провести остаток ночи в своей постели.

Он сидел в одной рубашке, закатав рукава: манжеты промокли и потемнели, и его волосы тоже блестели от влаги после умывания. Руки у Расмуса были жилистые, сухие, с длинными нервными пальцами.

Моя кухня вызвала у него интерес. Он с любопытством рассматривал столы, буфеты, фарфоровые тарелки на стенах и связки трав под потолком.

– Мило у вас, – заметил он. – Как в кукольном домике.

– Я старалась сделать свое убежище уютным.

– Вот чем вы считаете свою чайную и свой дом? – он отставил чашку и глянул на меня зорким взглядом полицейского. – Это ваше убежище от жестокого мира?

Я поерзала. Мне стало не по себе. Слишком уж его интонация походила на ту, что он использовал во время допроса.

– Да. Это мое зачарованное королевство. А сейчас его существование оказалось под угрозой.

– И на что вы готовы пойти, чтобы его защитить?

– Не на убийство и не на зловредное применение витамагии, если вы на это намекаете! – ответила я запальчиво.

Расмус поднял руку в примирительном жесте.

– Эрла, я сейчас сижу в вашей кухне не как полицейский, а как друг. Я вас не допрашиваю и не пытаюсь загнать вас в ловушку. Лишь хочу понять ваш образ мыслей, вашу жизнь.

– Моя жизнь не обернута в розовую вату, – огрызнулась я.

– Но вы бесконечно верите в добро. Прячетесь от зла в своем кукольном домике, в своей чудесной чайной.

– Имею право! Я хлебнула немало горя. Рано потеряла родителей. Потеряла бабушку и дедушку. Осталась сиротой без средств к существованию! Мне не хочется новых потрясений. Я не просто прячусь в свой чайной лавке. Я даю убежище всем, кому это нужно. Это место для тех, кому хочется забыть о горестях, прикоснуться к чудесному.

– Вы отправились одна на ночную прогулку в опасное место, наивно веря, что с вами не случится ничего плохого, – продолжал гнуть свое комиссар.

– Вы что, забыли?! Меня обвинили в преступлении, я могу лишиться всего, даже жизни. В лучшем случае мне грозят позор и ссылка! Да, я готова на многое, чтобы защитить себя и мой дом. Разве я сижу сложа руки? Прячу голову в песок? Я отправилась одна на Полуночный рынок, чтобы... чтобы найти нужную информацию!

– Эрла, я глубоко уважаю вас за то, что вы не сломались под ударами судьбы, – серьезно сказал комиссар и накрыл мою руку своей. Когда его теплая тяжелая ладонь коснулась моей кожи, я затаила дыхание. – Но согласитесь, вы действуете безрассудно. Доверяете всем вокруг. А ведь кто-то из тех людей, кого вы, возможно, считаете другом и добрым горожанином – один из тех, кому вы дарите чудо в своей чайной! – возвел на вас поклеп и строчит на вас доносы.

Я упрямо покачала головой.

– В городе есть те, кому я не нравлюсь. Например, бургомистру Снобсу.

– Я тщательно проверил его. Его рвение арестовать вас показалось мне подозрительным. Так вот, не нашел ничего, что показывало бы его причастность к нападению на Бельмора.

– Может, плохо искали?

– Не в этом случае. Вы зря мне не доверяете, Эрла. Я не могу занять вашу сторону безусловно, но я верю вам почти во всем.

– Вот именно, что «почти».

– Я верю вам в главном. Но также знаю, что вы многое от меня утаиваете.

Я пожала плечами.

– У всех есть тайны. Мои безобидные. А вы слишком подозрительны и циничны.

– Жизнь преподала мне много жестоких уроков. Они сделали меня таким, каким я стал. Лишенным розовых очков.

– Сколько вам лет, Рейн?

Он удивленно вздернул брови.

– Зачем вы хотите знать?

– Просто интересно.

– Двадцать девять.

– Двадцать девять?! – Я не смогла сдержать удивленного возгласа. Расмус выглядел куда старше. Комиссар прекрасно понял мое недоумение и не обиделся.

– Когда не спишь ночами и сутками рыщешь по холодному городу, продуваемый всеми ветрами, сложно сохранить румяные щеки и юношескую наивность.

– Что же произошло в вашей жизни, что заставило вас очерстветь? – спросила я негромко.

– Многое.

– Только ли служба в полиции сделала вас таким? Кстати, как вышло, что ферромаг хорошего рода пошел служить в полицию и в двадцать девять поднялся высоко по карьерной лестнице?

– Вы любопытная барышня.

– Если желаете, чтобы я вам доверяла, вы должны заслужить это доверие. Мне тоже хочется узнать вас лучше.

– Любопытная и бесцеремонная, – пробормотал комиссар. И вдруг насторожился и прислушался:

– Что это?

Тут и я услышала то, что побеспокоило Расмуса. Где-то далеко, наверху, прозвучали несколько глухих размеренных ударов, как будто из шкафа одна за другой выпали тяжелые книги.

☘️

Я поперхнулась чаем. По коже пробежал мороз – я поняла, что значили те звуки.

Там, на чердаке, обитала моя страшная тайна. И она внезапно подала признаки жизни – после нескольких дней молчания, в самый неподходящий момент!

– Наверное, Занта гоняет голубей, – беспечно сказала я, стараясь сдержать панику в голосе.

Стук не повторился. Я успокоилась, решив, что вызвало его вовсе не привидение, а что-то другое – может, и правда птица ударилась в чердачное окно! Комиссар же продолжал прислушиваться с настороженным блеском в глазах.

– Рейн, вы хотели рассказать о себе, – попробовала отвлечь я его, чтобы ему не вздумалось идти наверх и разбираться.

– Разве я хотел? – он смешно задрал брови. Я нахмурилась в ответ. Смирившись, он невесело улыбнулся и сухо начал:

– Хорошо. Слушайте. Мой отец, Вигольф Расмус, был знаменитым ферромагом, входил в Верховный совет магов. Он погиб в своей лаборатории, когда мне было семнадцать.

– Сочувствую вашему горю, – я поежилась от смущения и сострадания. – Путь ферромага-экспериментатора опасен. Вышедший из повиновения металл не знает жалости.

– Да, многие гибнут, не сумев обуздать металл. Но мой отец умер иначе. Очень глупо. Его зарезал грабитель, обычный вор из Гнилого квартала, который забрался в его лабораторию глухой ночью. Такие случаи не редкость в столице, и никто от них не застрахован. Отец был беспечен, не ставил ловушки и защитные контуры. Убийцу так и не нашли.

– Какой кошмар!

Я не знала, что еще сказать. Расмус говорил о давнем событии спокойно, как о рядовом преступлении, но прошлое не могло пройти для него бесследно. Смерть близкого всегда оставляет рану в душе. Она не заживает, она становится частью тебя и ты учишься с ней жить.