Книга Спасения нет, страница 70 – Питер Гамильтон

— Ларс, дружище, послушай…

— Не буду. Ублюдки убили моих друзей. Они разбили Легион. Вы мне братья, вы — моя семья. Я не шучу. — По щеке у него, догоняя капли крови, покатилась слеза.

— Ты лучший, Ларс. — сказал Олли. — Ты только отдыхай и поправляйся, ради нас, ладно?

Как ему хотелось врезать этому тупому ослу! А не стоять над диваном, глядя, как Ларс снова проваливается в сон. Когда тот захрапел, он поднял руку, показав Аднану пластинку введенного снотворного.

— Круто, — одобрил Аднан. И тут же нахмурился, потянул носом, наклонился над Ларсом. — Обоссался! — заржал он. — Надо было, прежде чем усыплять, довести его до уборной. Сколько он воды выпил!

— Ему и дальше надо побольше жидкости, он столько крови потерял. — Но и Олли тоже захихикал, глядя на расплывающееся у Ларса в паху темное пятно. — Ох, бля, он убьет нас, когда проснется.

Они снова ввалились в гостиную и рухнули на кушетку перед сценой. Адаптирующиеся пенные подушки обволокли их, как мягкое покорное тело.

Пока Аднан искал в нижней сети новости о боях в космосе, из коридора донесся знакомый шум. Олли восторженно фыркнул.

— И–и–и-и-и еще раз!

— В полночный час она молила: еще, еще, еще! — хором процитировали оба и разразились истерическим хохотом.

— Еще, — настойчиво прозвучал сверху голос Клодетты. — Еще!

Олли, прослезившись от смеха, уже не видел сцены. Оставалось одно. Он достал из кармана новую пару таблеточек зеро–нарка, одну протянул Аднану.

— Браво, парень, ты лучший, — обрадовался тот, прижимая пластинку к шее.

— Еще… — бессильно молила Клодетта.

Ничего смешнее Олли в жизни не слышал. Он скрючился от хохота. Аднан, тоже вне себя от возбуждения, привалился к нему.

— Ох, у него же хрен обвиснет, — выдавил Олли.

— Не, не обвиснет. Он пластмассовый. Пришельцами деланный.

Олли настиг новый припадок безумного смеха. Мелькавшие в кубике сцены цветные формы и линии складывались в сказочные картины. От попытки уследить за ними голова шла кругом. Время от времени что–то внутри расплывалось или набирало яркость, и тогда он одобрительно ворковал.

— Боже, это же хабитат? — спросил спустя какое–то время Аднан.

Олли прищурился на плавающий посреди гостиной гладкий серый цилиндр.

— Ага.

— Какие они хорошенькие. Вокруг искорки нимбом, просто прелесть.

— Ага. Как будто… как будто связали шарф из Млечного Пути и повязали им. В космосе, понимаешь ли, холодно.

— Знаю, парень. Это глубокая и многозначительная метафора. Вот почему мне нравится с тобой работать, Олли. Ты умен.

— Знаешь, я бы хотел в таком жить. Взять с собой бабушку и Вика, вытащить их с проклятущей Копленд–роуд. Ясное дело, там наш дом, но будем честными — это настоящая помойка.

— Славная мысль. Возьми их с собой в новую жизнь.

Графика по краям сцены понемногу приобретала смысл, хотя им все еще приходилось по нескольку раз перечитывать титры. Олли прищурился на сменяющиеся у рамки числа. А, это расстояние. Он снова всмотрелся в сцену, где к хабитату подлетали две крылатые тени.

— Корабли Избавления! — восхищенно ахнул Аднан. И подался вперед, не сводя глаз со сцены, словно играл с ней в гляделки. — Это вроде как Страмлэнд. Черт, надеюсь, они всех успели эвакуировать.

— Все хабитаты эвакуированы. Власти сообщали.

— Тогда чего оликсы с ними возятся?

— Понятия не имею, братан. Ты как считаешь, они торпедой ударят? — задумался Олли.

— Ух ты, гляди!

Расплывчатое облачко мерцающего аквамарина вокруг Страмлэнда вдруг стало набирать яркость, явно обозначило свои границы — на километр от оболочки хабитата.

— Четко, — одобрил Олли. Облако становилось все ярче, а края его сделались рваными, словно из них пробивались язычки пламени.

— Это щит, — сказал Аднан. — Такие у все хабитатов есть. Понимаешь, против метеоритных ударов.

— Круто. Хочешь еще сэндвич с беконом?

— А то!

Олли ушел на кухню. Тай объяснил задачу пищевому принтеру. Когда со дна хромированной машинки начали отслаиваться тонкие ломтики, Олли нарезал последний испеченный в хлебопечке батон и неодобрительно нахмурился — вышло неровно. Впрочем, это ничего, он любил, когда хлеб нарезан толсто. А вот порезанный палец — это больно!

— Потрясающе! — окликнул из гостиной Аднан. — Ты смотри, как горит.

— Иду.

Он набросал на пластину вафельницы десять ломтиков бекона, умудрившись не запачкать их кровью. Опустил крышку и оставил на две минуты — кофемашина как раз успела наполнить две чашки. Это было адски сложно. Без подсказок Тая он бы совсем запутался в неразберихе кнопок.

И тут пронзительно заорала дымовая тревога.

— Ты не мог бы ее отключить. Очень прошу? — обратился Олли к Таю.

Звук оборвался. Олли поднял крышку вафельницы, в меру сил разогнал дым. Бекон зажарился до хруста и был ужасно горячим, но он сумел шпателем перекидать полоски на хлеб.

— У тебя кровь, — заметил Аднан, когда он внес все это в гостиную.

— Сердце кровью обливается. За наши пропащие жизни.

— Слушай, как же ты глубоко мыслишь, когда постараешься.

— Будем!

Они чокнулись кофейными кружками.

— Кофе жуткий, — признался Оли.

— Я думал, это горячий шоколад.

— Может, и так, но я точно заказывал кофе. Надо проверить Тая на вирус.

— Это мысль. Безопасность прежде всего!

— А чего это хабитат превращается в солнце? — Олли прищурился на режущий глаза цилиндр, весело пылавший посреди сцены. — Там пожар?

— Нет, это наука. Технический комментатор объяснил, что корабли Избавления бьют по нему лучевым оружием. Там энергия так энергия!

— А с виду будто пожар. Так и пылает.

— В вакууме огня не бывает, друг мой. Это испаряется газовая оболочка щита. Корабли Избавления закачали в нее столько энергии, что она теряет связность.

— Круто.

— Нет! Ничего не круто! Ты что, тупой, как Ларс?

— Я обиделся. По–настоящему, глубоко обиделся.

— Извини.

— Да ты сам признай, что смотрится круто.

— Конечно, тут ты прав. Только для хабитата это смерть.

— Ты думаешь, когда они прикончат щит, хабитат лопнет навроде воздушного шарика?

— Ух, это было бы колоссально!

Довольный Олли усмехнулся.

— Только, конечно, если тебя в нем нет.