Книга Поле мечей. Боги войны, страница 159 – Конн Иггульден

Брут осторожно принял чашу, вдыхая пар.

– Что ты туда кладешь? – полюбопытствовал он.

Таббик развел руками:

– Всего понемногу. По правде сказать, что под руку попадется. Александрия говорит, каждый год оно другое.

Брут кивнул. Старик неспроста заговорил о девушке.

– Я ее видел, – заявил он.

– Вот и хорошо. А то за ней как раз приехал муж – забрать домой, – ответил Таббик. – Александрия нашла отличного парня.

Видя тревогу старика, Брут едва сдержал улыбку:

– Я не собираюсь бередить старые раны. Единственное, чего я хочу, – убраться подальше отсюда. Я ее не побеспокою.

Только теперь, когда Таббик расслабился, Брут понял, что старик страшно нервничал. Собеседники мирно помолчали, потом Брут отхлебнул вина и слегка поморщился.

– Кислятина, – пожаловался он.

Мастер пожал плечами:

– Стал бы я греть хорошее вино. Однако и это неплохо пробирает.

И вправду, горячее крепкое питье ослабило путы, стягивавшие Бруту грудь. В какой-то момент он даже пытался сопротивляться, не желая терять ни единой капли переполняющего его гнева. Чувством ярости он обычно наслаждался – оно рождало ощущение свободы. А когда ярость уходила, приходило сожаление и раскаяние. Брут вздохнул и протянул чашу хозяину, чтобы тот вновь ее наполнил.

– Не похож ты на человека, который только-только вернулся домой.

Таббик словно говорил сам с собой, а не с гостем.

Брут посмотрел на ювелира и понял, как сильно устал.

– А может, наоборот – похож.

Таббик высосал осадок из своей чаши и деликатно рыгнул в ладонь.

– Не припомню, чтобы ты был из тех, у кого случаются затруднения. Какая у тебя беда?

Брут досадливо проворчал:

– А тебе не приходит в голову, что я просто не хочу рассказывать?

Старик развел руками:

– Можешь допить и уйти, дело твое. Это ничего не изменит – я тебе всегда рад.

Он повернулся к Бруту спиной, поднял котелок и принялся опять наполнять чаши. Брут слушал, как булькает темная жидкость.

– Оно вроде крепче стало, – заметил Таббик, заглядывая в котелок. – Хороший розлив.

– А ты никогда ни о чем не жалел, старина? – спросил Брут.

Таббик хрюкнул.

– Я сразу понял: у тебя что-то стряслось… Если б я мог, я бы изменил кое-что. Например, постарался бы быть хорошим мужем. Если только человек не грудной младенец, непременно есть что-то, что он хочет сделать, да не может. Хотя оно и не плохо. Когда видишь, что не все делал правильно, торопишься уравновесить свои чаши добра и зла, пока не отправился в царство мертвых.

Брут смотрел куда-то вдаль. Морщась из-за боли в коленках, Таббик вытащил старую скамью.

– Мне всегда хотелось в жизни чего-то большего, – вымолвил Брут.

Таббик прихлебывал вино, ноздри его окутал пар. Немного помолчав, мастер усмехнулся:

– Знаешь, а я часто думал – в чем секрет счастья? Некоторые люди понимают, что такое добрая жена и дети, которые тебя не опозорят. Быть может, им пришлось туго в молодости. Знавал я людей, которым каждый день приходилось выбирать: покормить детей или самим поесть, и то они не жаловались.

Таббик поднял глаза на Брута, и человек в серебряных доспехах внутренне сжался.

– А у других людей от природы есть изъян, – мягко продолжал Таббик, – им все хочется чего-то и хочется, и они на части готовы разорваться. Не знаю, откуда в человеке берутся желания и как его от этого избавить – убить разве что.

Брут с усмешкой посмотрел на старика:

– Теперь ты посоветуешь мне найти хорошую женщину, так ведь?

Таббик покачал головой:

– Не случись у тебя беды – ты бы здесь не сидел и не спрашивал бы, не жалею ли, мол, я о чем-нибудь. Что бы ты там ни натворил, надеюсь, все поправимо. А если нет – тебе еще долго придется переживать.

– Налей еще, – попросил Брут, протягивая чашу. Его чувства словно притупились, но сейчас ему это нравилось. – Ох уж эти доморощенные философы. – Он пригубил вино. – Как вы не понимаете, что кто-то обязательно должен «хотеть и хотеть», иначе где бы мы были?

Полководец нахмурился, задумавшись о своих словах.

– Было бы гораздо лучше, – ответил Таббик. – Прокормить семью – дело нелегкое. Наши увешанные оружием полководцы о подобных вещах и не думают, а вот я – уважаю. Ну, про нас-то стихов не сложат…

На голодный желудок горячее пряное вино оказалось гораздо сильнее, чем думал Брут. Он понимал, что Таббик не прав, просто не мог найти верные слова. Наконец он произнес:

– Нужно и то и другое. Нужно мечтать, или зачем тогда все? Накормить своих детей могут и звери, ну и что? Понимаешь, Таббик, даже звери!

Ювелир насмешливо уставился на собеседника:

– Готов поклясться, не видал я таких слабаков пить. Надо же – «звери»!

– Только одна попытка, – продолжал Брут, подняв кверху палец. – Одна-единственная. От рождения до смерти делай что в твоих силах. Чтобы люди тебя помнили. Именно так.

Глядя на рдеющие в сумерках угли, он постепенно обмяк.

Собутыльники опустошили весь котелок до самого дна, где темнел густой осадок. Брут давно не мог ни двигаться, ни разговаривать, когда Таббик уволок его в заднюю комнатку и бросил, прямо в доспехах, на какую-то лежанку. В дверях мастер остановился и посмотрел на распростертое тело Брута, который уже вовсю храпел.

– А меня-то мои дочки непременно будут помнить, – пробормотал ювелир. – Надеюсь, ты делаешь правильный выбор. Очень надеюсь.

Юлий вытащил застрявший в зубах кусочек мяса и улыбнулся, глядя на пьяных гостей. Чем ниже опускалась за горизонт луна, тем больше они расходились. Музыка играла неистово – музыкантам тоже перепадало вина. Барабаны и трубы гремели не в лад, кифареды дергали струны непослушными пальцами. За весь вечер Цезарь не услышал ни одной торжественной мелодии, ни одного старинного напева, но эта какофония прекрасно соответствовала его расположению духа. И угощение после солдатского пайка тоже поражало великолепием.

Сегодня Цезарь получил много приглашений, однако это пришло от сенатора Кассия, одного из тех, кто остался в Риме, и Юлий решил, что к нему стоит присмотреться. Первый час обеда прошел в разговорах – Юлий заново знакомился с римским обществом. По всему городу бесплатно угощали вином, и римляне, видно, сочли святым долгом повиноваться приказу Юлия. Они веселились до упаду, и чем ближе делалось утро, тем безудержней становилось веселье.

Юлий почти не слушал пьяного лепета какого-то торговца, который, выпив вина, избавился от благоговейного трепета перед полководцем. Пьянчуга легко перескакивал с одной темы на другую, и от собеседника ему было вполне достаточно редких кивков. Пока торговец сиял от радости и непрестанно бубнил, Юлий разглядывал молодых женщин. Как он и предполагал, они явились сюда именно с целью привлечь его внимание. Некоторые беззастенчиво демонстрировали себя, стараясь почаще попадаться ему на глаза. Юлий не отказался бы кое с кем – и не с одной – разделить сегодня ложе. Лица красавиц пылали от красного вина и вожделения, и полководца возбуждало это зрелище. Слишком долго ему приходилось вести походную жизнь, и редкие встречи с женщинами не утоляли, а скорее, по выражению Брута, «растравляли похоть».