Книга Застенец 3, страница 47 – Дмитрий Билик

— Про этот… как его, дом терпимости. Весь Петербург про то знает, как Вы целый этаж скупили и несколько дней всех шампанским поили. Сам понимаю, дело молодое, но Вы бы поостереглись. Соблазнов в мире много, не во все надобно с головой окунаться.

Больше всего мне хотелось сейчас кого-нибудь хорошенько стукнуть. Вот ведь дрянь какая, Максутов! Поработал, блин, над легендой и репутацией. Мне теперь вовек не отмыться. Но вместо этого я сдержанно кивнул и ответил слуге:

— Спасибо, Илларион, это так, секундное помутнение. Хорошо, трехдневное помутнение. Постараюсь больше подобного не совершать.

— Вот и ладно, — повеселел Илька. — Я знал, что Вы человек с головой, сами до всего дойдете.

И конечно же, на этом ничего не закончилось. Когда мы добрались до рынка и тетя с Илларионом окунулись в выбор продуктов, ко мне подкралась Лада.

— Отдохнули, значит, барин? — спросила она, томно глядя прямо в глаза.

Хотя, томно — это немного не то слово. Девушка смотрела как голодный зверь на кусок сочного мяса.

— Вроде того, — смущенно ответил я, чувствуя, как краснеют уши.

— Вы эт зря, барин. Ходите невесть где, деньги спускаете. Глупостью, стало быть, занимаетесь. Знаете, как говорят, нечего по ресторациям шастать, где потравиться можно или чего несвежего съесть, когда дома жирный пирог с потрошками. Смекаете, барин?

— Я… не совсем понимаю…

А между тем краска уже стала заливать все лицо.

— Я и умею многое. Меня один врач из немцев заезжих науке одной научил. Как же, стало быть, она называлась? Вспомнила, массаже. Это когда руками тело мнешь, будто тесто, а мужик кряхтит и посапывает. Удовольствие, стало быть, получает. Могу показать.

— Спасибо, Лада, не надо, у меня вроде и не болит ничего.

— Нервный Вы, барин. Как лошадь взмыленная. Вам спокойствие надобно. Полежать пару дней, поесть, отдохнуть.

— Ты права, этим и займусь, — оборвал я девушку, понимая, куда она будет клонить. И к величайшему неудовольствию Лады покинул ее общество.

Раньше походы с тетей заключались в том, что она долго и тщательно все выбирала, а я с видом навьюченного пакетами ишака терпеливо ждал. Теперь роль ишака благополучно отыгрывал Илларион. Мне оставалось лишь надеяться, что все вскоре закончится.

Пару раз я пробовал съехать с темы проведения дня в кругу близких, мол, мне бы хотелось увидеться с друзьями и все такое. Но тетя попытку бегства обрубила на корню. Во-первых, голодного она меня никуда отпускать не собиралась. Во-вторых, «может, ты и не чувствуешь, но от тебя разит, как от козла, прости, Коленька». В-третьих, неужели я не могу немного побыть с любимой тетей, а не бегать постоянно по друзьям?

В общем, сам виноват. Надо было сразу придумывать причину посерьезнее, вроде нового поручения Максутова. Так пришлось потратить пару часов на покупки и возвращение в родной дом. Где Илларион мне натаскал воды и я наспех помылся. А затем меня накормили вчерашним супом и свежесваренным вареньем. Правда, в программе был еще один пункт, который нельзя пропустить.

— Побежал я, скоро буду, — обнял я тетю.

Подобное проявление чувств в нашей семье было редким. Вся любовь и забота тети заключалась в том, чтобы я был накормлен, одет в чистое и причесан. Лишь изредка, обычно по синей лавке, тетя Маша говорила что-то, интересующее ее искренне.

Поэтому и сейчас она немного опешила, но после длительной паузы, стала гладить меня по волосам.

— Коленька, у тебя хорошо все?

— Вроде как. Просто соскучился. Теть Маш…

— Что?

— В общем, спасибо тебе за все. И это… Я люблю тебя.

Простые три слова, но как трудно их сказать, когда произносишь раз в пятилетку. Хотя, какой там? За всю жизнь я ни разу еще их не говорил.

— Я тоже тебя люблю, Коленька, — улыбнулась она. — Точно все хорошо?

— Да. Ладно, я побежал. Скоро буду.

А сам удовлетворенно посмотрел на нее. Сил в ней теперь больше половины от того, что она может вместить. Вечером заполню до отказа. Непонятно, что меня ждет в ближайшее время, и на сколько придется рвануть в очередную «командировку». А что-то мне подсказывало, что теперь перемещаться в другой мир понадобится часто.

Сейчас я несся как на пожар, даже извозчиком пренебрег. Во-первых, от меня до синего домика Будочника было относительно недалеко. Во-вторых, пока возницу поймаешь, пока все объяснишь — получится еще дольше. Тело, кстати, на неожиданную физическую нагрузку отреагировало хорошо. Давно я не бегал.

Встречные прохожие с неодобрением отшатывались. Да, по улицам Петербурга уважающие себя люди не бегали. Некоторые, кстати, отходили в стороны и показывали на меня пальцем. Что-то мне подсказывает, что они не говорят: «Вот бежит гроза всех иномирцев, отличник учебы и военной подготовки, Ирмер-Куликов». Боюсь, в их характеристиках чаще были слова «бордель» и «повеса». Ну, Игорь Вениаминович, создали Вы мне репутацию. Ну ничего, долг платежом красен. А уж я точно что-нибудь придумаю.

Уже оказавшись на месте, я понял — что-то здесь не то. Во-первых, дверь в жилище Будочника оказалась распахнута настежь. Во-вторых, оттуда выходили люди, нагруженные всяким добром. Тем, что осталось от убранства почти пустого дома. А снаружи редкие индивиды уже пытались отодрать жесть с крыши.

Увидев меня некоторые остановились, другие стали двигаться еще быстрее.

— Вон, — прорычал я, чувствуя, как грудь наполняется злобой. Невероятно сильной, и будто бы даже чужой.

Сказал я негромко, но услышали все. Вплоть до последнего человека, находившегося внутри.

И простолюдины побежали. Врассыпную, кто куда, как тараканы, когда на кухне зажигается свет. Кто-то — бросив награбленное добро, кто-то — пытаясь унести прихваченное. Стараясь не обрушить на кого-нибудь смертельное заклинание, я быстрой походкой вошел внутрь. От адреналина потряхивало, а сердце против воли колотилось все чаще. Я боялся не успеть.

Будочник лежал в на куче тряпья, как какой-нибудь бездомный, забравшийся в чужой дом. Жизнь почти утекла из него. Это я почувствовал. Она была подобна трещавшему огоньку огарка свечи. Я положил руку на его плечо, и тот вздрогнул. А после с трудом открыл глаза.

— Лицеист, — проскрипел учитель, — я боялся, что ты не придешь. Только трудолюбивые пчелки, разбирающие мой дом, отвлекали меня от вечного сна. Спасибо им за это.

— Ты… Ты…

— Умираю. Все, что имеет начало, имеет и конец. — Будочник сделал паузу, словно восстанавливая дыхание. — И я рад, что умираю у тебя на руках.

— Что я могу сделать?

— Слушать. Я еще не все успел тебе сказать. И… дай мне немного сил.

Я только стал вкладывать в старое измученное тело учителя дар, как тот схватил меня за тыльную сторону ладони, сжал ее и повелительно сказал: