Онлайн книга «Кому на Руси жить»
|
Еще полчаса попел песни что первыми на ум пришли, потом покемарил на неотлеженном боку, пока меня яростным рыком не разбудила собственная, алчущая пищи, утроба. В жизни не слыхал, чтоб живот издавал такие звуки, аж не по себе сделалось. Когда в углы моего узилища начали сползаться сумерки, одна из створок двойной двери сарая распахнулась и внутрь с тяжелым деревянным ведром в руках вступил долговязый юный фраерок. Боромоча, что-то несвязное, он проплюхал мимо меня в тот угол, где вздыхал невидимый мне хряк. Я успел разглядеть мешковатые одежды и топорик на длинной ручке заткнутый сзади за пояс детины. Слышу как он тихонько ласково болтает с животиной, извиняется, что поздно кормит. Раздался сухой звук пересыпаемого зерна, затем громкое благодарное чавканье. Судя по приближающимся шагам парень двинулся в обратный путь. — Эй, дружище! — говорю, едва он попадает в поле зрения. — За каким чертом меня тут удерживают? А? Чего молчишь? Немой что-ли? Где я? Слышь, дятел, в рог хочешь? Эй, не уходи! Стой, падла… Парниша с пустым ведром даже не взглянул в мою сторону, так же молча как и пришел покинул мою темницу, громко стукнув за собой дверью. Под стереотипное описание анзоровской шестерки паренек явно не подходил. Рожа больно славянская, Анзор не любит таких. Хм, интересно, чем же все-таки это закончится? Не успел я додумать сию полезную мысль, как снова отворяется входная дверь. Внутреннее чувство подсказывает, что на сей раз это ко мне посетители. Закрываю глаза, принимаю расслабленную позу и тихо жду. Очень плохо, что я связан. Ну просто хреново… Шаги. Много тяжелых шагов. Человек шесть. Напрягаюсь внутренне, хотя толку от моих напряжений сущий ноль. — Так вот ты каков… разбойничек… Рокочущий как у священника голос заставляет меня слегка повеселеть и облегченно выдохнуть. Это явно не Анзор… — Здоровый ломоть… Возденьте-ка на ноги. Слышу приближающийся топот, аж земля дрожит, сильные руки с двух сторон подбирают меня под микитки, рывком ставят стоймя. — Ты чичи-то свои бесстыжие отвори, — басит тот же голосина. — Отвори, говорю. Я приоткрываю один глаз и тут же в удивлении вытаращиваю второй. Передо мной группа людей в весьма странных одеждах, словно с картинки на тему средневековой жизни сошедшие. Рубахи серые без узоров, штаны широкие тоже серые, но потемнее, в сапоги заправлены, на широких поясах у кого меч, у кого ножик длинный болтается. Пятеро. Посередине толстый и не в меру бородатый дядя на Карабаса Барабаса похожий, морда красная, щекастая, дышит тяжко, с сипом. У троих в руках коротенькие копья. Те, что меня с пола поднимали, так по бокам и стоят. Рослые, крепкие. Левый на мое плечо вылупился, черного скорпиона разглядывает, аж дышать забыл. Итого семеро… козлят… Мыслекрут завертелся как настеганный. Осыпали их тут чем-то что ли? Параллельная реальность какая-то… — Вы, мать вашу, кто такие? — говорю хрипло, не желая верить собственноочно увиденному. — Ты, тать, помалкивай покуда, — отвечает Карабас. — Ты сейчас дышишь только потому, что я этого хочу. Уразумел? А я пока этого хочу. Племянника, вот, спас. Хвалю. Но, чтобы жить дальше этого мало. Очень мало, на седмицу от силы… Но и за семь дней можно многое успеть, так ведь? Ежели с умом подойти. Ты ведь умный парень? Вижу, что умный, а коли не дурак, согласишься мне помочь и оказать посильную услугу. Меня дико возмущает сама постанова вопроса: вырубили сзади, связали, голодом морят в каком-то сарае и еще имеют наглость просить об услуге. Дела так не делаются. Желание сотрудничать умирает в зародыше. Да пошел ты, говорю устало, — гнида бородатая. Сам себе услуживай. От резкого удара в живот сгибаюсь пополам и долго не могу восстановить дыхание. Рот заполняет кислая, тягучая слюна. Сплевываю под босые ноги. Сокрушенно покачав головой, что должно означать — напрасно ты так, парень, поворачиваюсь направо к обидчику и сую ему лбом прямо в зубы. Коротко, зло и сильно. Он явно не ждал такой прыти, увернуться не успевает. Думал, раз связанный, сдачи не смогу дать, хрен тут… Принимаю спиной и шеей град ударов, затем следует мощный пинок под колени и я со стоном оседаю в унизительную позу. Тут еще этот, с разбитой рожей очухался, целится зарядить с ноги мне по харе. — Бур! — рычит Карабас. — Оставь его! Бур, это, видимо тот, который выхватил от меня головного. Жало я ему раскровянил знатно, всю солому перед собой искапал. Вижу, как он, послушный окрику бородача, с трудом душит в себе желание меня покалечить. — Миша где? — спрашиваю исподлобья с колен. — Какой еще Миша? — натурально так удивляется в бороду Карабас. — Медведь, что ль? Совсем там у себя в лесу одичал? Ну ничего, мы тебе голову поправим. Серебришко принесешь — прощу, тогда и проси чего пожелаешь, хоть медведя живого привести прикажу раз ты такой любитель. Шестерки бородатого ржут как мустанги да и он что-то сквозь бороду булькает — смеется… Я совершенно перестаю соображать, не понимаю чего от меня хотят эти люди и если б не ноющие места побоев, подумал бы, что это сон. — Ладно, — гудит бородач, — поздно уже, почивать давно пора, а не с татями болтать. Хотел взглянуть на тебя, вот и приехал, не удержался. Все остальное тебе Овдей растолкует, бывай покедова, разбойниче, да помни — седмица у тебя! Продолжая ухмыляться, они разворачиваются к выходу. Ловлю прощальный, полный ненависти взгляд Бура и понимаю, что обзавелся смертельным вражиной. Да ладно, не он первый, не он последний. Переживу как-нибудь… Я отползаю на свое прежнее место, солома нещадно колет открытые участки. Бешусь от того, что не могу подыскать объяснения происходящему. Проходит совсем немного времени как снова отворяется дверь и ожидание новых впечатлений полностью оправдывается — на пороге возникает Михаил Евгеньевич Рваный своей собственной невредимой персоной. В том же странном прикиде из холщовых шаровар, длинной рубахе навыпуск ремнем узорчатым перехваченной, в кожаных каблукастых сапожках неопределенного цвета. С объемной двухведерной корзиной в лапах. Миша внимательно оглядывается в дверях и решительной походкой подгребает ко мне. Кроме упомянутой корзины под левой подмышкой торчит тугой матерчатый сверток. Поставив корзину около меня, Рваный шлепает сверху сверток. — Сидишь? Еще спрашивает. Рожа озабоченная, башка всклокочена. На его модном поясе красуется длинный нож в кожаном чехле. Не знал, что Рваный у нас такой ловкач: уже и приоделся и холодным оружием где-то обзавелся. — Прости, что долго, — говорит, вынимает нож и режет мои путы сначала с рук, затем освобождает ноги. Кровь бурным потоком с болью рвется по освобожденным венам, ругаясь вполголоса, начинаю растирать начавшие синеть запястья и щиколотки. Уроды, так и до гангрены не далеко… |